— Князь, у меня к вам просьба деликатная, — Александр Иванович вновь замолчал.
— Если вы насчет лечения, то вынужден разочаровать: пока не знаю, когда смогу возобновить практику.
— Нет, спасибо, я здоров, слава богу! — перекрестился Нелидов. — Скажите, знакомо ли вам это издание? — он вынул из дорожного бювара брошюру, на которой я успел заметить название «Соціалъ-демократъ».
— Это что, про политику? Не интересуюсь. На такое нет времени.
Посол повздыхал, посмотрел на потолок, перевёл взгляд на тот самый морской пейзаж. Было видно, как ему все это мучительно.
— Здесь за авторством некоего Валентинова размещена клеветническая статья, якобы вас вынудили уехать за границу, тем самым лишив российскую медицину одного из лучших врачей. Известно, что это псевдоним эмигранта Плеханова.
Вот это сюрприз! Подставил меня Георгий Валентинович. Как есть подставил. Теперь, если оперировать его — то и рука может дрогнуть... Я не злопамятный. Просто хорошо помню зло.
— Да, он приезжал в Париж, интересовался возможностью сделать операцию. Но вопросы моего отъезда из России мы не обсуждали.
— Вот поэтому поступила просьба, чтобы вы написали опровержение, дезавуировали эту грязную инсинуацию, — Нелидов вздохнул, будто выполнил тяжелую и неприятную работу. И как завернул то все красиво! Прямо настоящий дипломат...
Ну раз просьба, значит, исходит это не от царя-батюшки, и не от великих князей. Те по статусу просить что-либо могут только у господа бога.
— Нет, господин посол. Если на стене возле моего дома кто-то напишет бранные слова в мой адрес, то я пошлю дворника вымыть стену, а не буду писать рядом опровержения. Много чести какому-то эмигранту оппонировать. Оскорбить может только равный.
У меня получилось сделать достаточно надменное выражение лица, потому как посол встал и быстро откланялся.
***
Университетской клинике я сделал еще одно пожертвование, всё же они старались, как могли, оберегая мой покой и здоровье. И, что самое главное, не мешали лечиться. В ответ университет мне присвоил почетного профессора. Накрыл поляну. На том и попрощались.
Кстати, интервью с журналистами прошло в теплой и почти доверительной атмосфере. Надо в будущем использовать только этот формат общения. Рассказал про Симплон-Дорфе, не забыв упомянуть о бескорыстной и крайне своевременной помощи герра Дитриха и его спутников. Осыпал комплиментами больницу и её персонал, которые, как я выразился, «сражались за мою жизнь, не покладая конечностей». Помянул тех, кто слал телеграммы поддержки. Репортеры, возможно, и хотели бы задать острые вопросы, но я специально напомнил условия: любой намёк на некорректность — и интервью тут же прекращается. Чао, рагацци.
Вацлаву вот повезло меньше. Кто-то из журналистов связал его появление с внезапным улучшением моего здоровья. Возможно, кто-то из больничного персонала «настучал». Мы, правда, подготовились к этому. По миру пошла гулять история об экспериментальном лекарстве, запасы которого были полностью потрачены на меня. Кто-то из особо ретивых обозревателей узнал название препарата «Панацеум». Маркетинг в духе времени. Правда, когда эта «вундервафля» появится в аптеках, никто сказать не мог.
В Базель мы выехали через две недели. Одну из которых я провел в больнице, а вторую, для разнообразия — в Венеции. Наконец-то почувствовал себя туристом. Просто бездельничал, гулял по городу, любовался каналами и радовался жизни. Кстати, без наплыва афроевропейцев мне пьяцца Сан-Марко понравилась гораздо больше. И карманников здесь не так много, как в двадцать первом веке. Да что там — и туристов тоже не очень обильно. Большей частью — чопорные англичайники, но какие-то «неправильные»: в барах до невменяемого состояния не надираются, песни не горланят. Ну и бесконечные стаи голубей, конечно. Куда без них. Пастораль, одним словом. Мы даже покатались на гондоле.
Потом последовал короткий тур по университетам севера Италии, и домой. Странно, как быстро Базель стал для меня домом. То, самое первое впечатление, никуда не делось. Так что осталось построить дом и больницу, да и жить-поживать. А добра мы и так начали наживать.
«Байер» открыл закрома после того, как аспирин начал стремительно завоевывать мир. На какое-то время я даже почувствовал себя богатым до неприличия. Это ощущение улетучилось, когда я выбрал проект больницы и получил предварительную смету. Увидев сумму, которая, вероятно, только вырастет, я понял, что пора придумывать ещё парочку «аспиринов». Или запускать в продажу пенициллин-«панацеум». Насчет его меня уже завалили телеграммами примерно все — от ведущих клиник до университетов и медицинских компаний. Но я сел, посчитал финансы, свел дебет с кредитом — и решил пока не форсировать события. Мои обязательства перед Великими князьями оставались в силе, Русский медик никто не трогал, бизнес с Келером тоже шел своим чередом. Зачем ссориться с властями? Они злопамятные и руки у них длинные — дотянутся и в Швейцарии. Тем более что денег всё-таки хватает.
Для особняка, который решили строить рядом с больницей, чтобы не тратить время на дорогу до работы, был приглашен совсем другой архитектор. Нечего мешать, это очень разные вещи. Стройка дома началась даже раньше больничной, и, похоже, могла вылиться в суммы, совсем запредельные.
***
Я бездельничал еще недели полторы, читая и прогуливаясь по набережной вместе с Агнесс. Еще бы пару месяцев — и мне бы точно надоело. Но дела звали: больница не может бесконечно существовать без шефа, слишком многое требовало моего участия. В том числе именитые пациенты, которые явно ожидали, что именно я возьму в руки скальпель.
Жена, в свою очередь, казалась воплощением спокойствия. Никаких тебе токсикозов или эмоциональных бурь. Только пару раз среди ночи захотела жареной земляники с селедочным соусом — по меркам беременности сущая ерунда. И, честно говоря, я находил это даже трогательным.
На Рождество мы отправились в Вюрцбург. Прекрасный повод избежать утомительных светских визитов в Базеле и навестить тестя, который всё откладывал свой приезд. Поездка в столицу Нижней Франконии не прошла без походов в гости, но они были относительно приятными. Ужин у ректора Рёнтгена и обед у архиепископа Франца Иосифа фон Штейна ничуть не напрягли — по сравнению с вероятным изматывающим марафоном в Швейцарии, это был просто курорт.
Не обошлось и без сюрпризов. Мы случайно встретили знаменитую Марту Беккер, ту самую «звезду гимназии», которая когда-то отравляла жизнь Агнесс. Жена не упустила шанса отплатить ей той же монетой, но тонко, почти искусно. С безупречной улыбкой она рассказала, как мы «ютимся» в люксе самой дорогой базельской гостиницы, пока строится