— … обратить внимание на тех, кто посещает почту чаще раза в неделю, — закончил я. — И всех, кто нанят в прислугу к офицерам за последний месяц.
— Слушаюсь. Но позвольте заметить — китайцы взбунтуются. У них тут целые слободы…
— Пусть бунтуют! — перебил я. — Лучше бунт сейчас, чем японский штык в спину, когда начнётся война. А она начнётся, ротмистр. Этот мертвец — её первый выстрел.
Жандарм кивнул. Пафосу я, конечно, напустил — выше крыши. Но ничего, пусть начинают работать. О шпионах, чуть не прямым текстом отправляющих целые простыни телеграмм, только ленивый не писал.
— Разрешите выполнять? — спросил Гавриленко, и, не дожидаясь, начал раздавать ценные указания: — Тело в морг! Пыхтий! Осмотр места, под запись! Чтобы ничего не упустили! Работайте! Разрешите, ваше сиятельство, проводить вас.
— Да, конечно, давайте пойдем.
Мы дошли до экипажа, и Гавриленко неназойливо поддержал меня под локоть, пока я садился. Тут же развернулся и пошел к жандармам, раздавая указания. Надо уезжать, я здесь только мешать буду.
Мы выехали из переулка прямо к офицерскому собранию. Оказывается, японец просто кружил здесь, пытаясь оторваться от погони. Вот почему и жандармы так быстро прибыли на место.
Копыта гулко зацокали по мостовой. Поздно уже, ночью почти никто не ездит. И на меня вдруг напала зевота. Отходняк после транса. Сейчас в гостинице закажу поесть что-нибудь. А потом в ванную, и…
Глава 15
МОСКОВСКАЯ ЖИЗНЬ
Случай въ театрѣ Солодовникова 10 сентября во время представленія въ театрѣ Солодовникова оперы «Фаустъ», въ четвертомъ дѣйствіи въ сценѣ исчезновенія Мефистофеля, одна изъ веревокъ лопнула, и г. Трубинъ, исполнявшій партію Мефистофеля, упалъ. Серьезныхъ ушибовъ г. Трубинъ не получилъ. Представленіе было прервано минутъ на пятнадцать.
ЗАГРАНИЧНЫЕ ВЕСТИ Захватъ американцами англійской территоріи. Нѣкоторое время тому назадъ американцы незаконнымъ образомъ завладѣли принадлежащими Англіи островами у сѣверныхъ береговъ Борнео и лондонскій кабинетъ послалъ вашингтонскому довольно энергичный протестъ противъ этого нарушенія права собственности.
СКАНДАЛЪ
По улицамъ Лондона расхаживаетъ съ шарманкой отставной капитанъ одного изъ самыхъ блестящихъ полковъ и проситъ милостыню. На шарманкѣ виситъ печатный листокъ, гдѣ обозначена фамилія капитана и перечислены кампаніи, въ которыхъ онъ принималъ участіе. Далѣе въ листкѣ говорится, что офицеръ этотъ былъ отстраненъ отъ службы безо всякой причины. Капитанъ раздаетъ эти листки всѣмъ желающимъ.
Жандармерия и полиция показали, что они в Харбине не для мебели и не для парадов. Работать умеют. Может, не идеально, но с энтузиазмом. К утру уже выяснили личность злодея. Оказался циркачом — акробатом и метателем ножей. Работал то там, то сям, ни в чем особо выдающемся не замечен. Найденное при нем барахло большей частью использовалось для выступлений. То-то я думал, что слишком киношно эти железяки выглядят. Бумажки с иероглифами никуда не привели. Ибо были банальными долговыми расписками. Если бы не стрельба и последующие фокусы, и вовсе ни к чему не придерешься. Потому что в его комнате, расположенной в каком-то дешевом доходном доме, почти клоповнике, кроме сменных подштанников ничего не нашли. Сейчас трясут всех, кто хоть когда-нибудь со злодеем встречался. Ну и сам цирк, естественно.
Впрочем, были и хорошие новости. Охамевшие шпионы нижнего звена почти сразу дали обильный урожай. Потому как особо и не прятались. Схемы укреплений, расписание работы местных чиновников, украденные документы — чего там только не было. Но Гавриленко надежды не терял. Закон больших чисел гласит, что мелочевкой не обойдется.
Ротмистр, в отличие от франтоватого Любина, еще не растерявшего столичный лоск, был грубоват и прямолинеен. Напомнил мне покойного пристава Блюдникова чем-то. Такой служака до мозга костей, и даже грешки свои возможные помехой делу не считает, четко разделяя личное и служебное.
— Что же, господа, благодарю за доклад, — сказал я жандармам — местному и приехавшему со мной. — Присаживайтесь, сейчас прикажу подать чай.
Почему посадил после доклада? Так просто всё — сами подчиненные люди должны понимать, где кончается работа и начинается неформальное общение. Вот сейчас можно и анекдоты рассказать, и интересные случаи вспомнить.
— Знаете, у меня жена пишет романы. Детективные, — поделился я личным. — Вот скоро книга должна выйти, про таинственные убийства.
Гавриленко с Любиным закивали: ишь, до чего люди додумались — книжки жена пишет, а не щи варит.
— А как называться будет? — слегка прогнулся ротмистр.
— «Десять негритят». Как в детской считалочке.
— Ага, дочка моя рассказывала, — влез с комплиментом штабс. — Как же там… пошли купаться в море, да…
— Так вот, она придумала шпиона, который долго работает садовником у большого чиновника. И выполняет работу просто замечательно, кроме одного: забывает положить бумагу в специальном домике, — тут мои гости вежливо посмеялись такой пикантной подробности. — И хозяин вынужден идти в дом, брать там черновики, и использовать их. А шпион их, прошу прощения, из поганого ведра доставал, и…
— Кгхм, — вдруг закашлялся Гавриленко, уронив ложечку.
— Что с вами? Не подавились? — спросил я раскрасневшегося жандарма.
— Никак нет, ваше сиятельство, просто вспомнил, что полковник Игнатов, глава Харбинского…
— Виктор Павлович был у меня час назад, я знаю, кто это.
— Прошу прощения. Так вот, полковник как-то жаловался на китайца, который у него дома… Разрешите, я…
— Да теперь уже не к спеху. К тому же Виктор Павлович может совместно с контрразведкой кормить противника дезинформацией, если слуга и вправду забывчив с умыслом. Впрочем, не мне решать, профессионалы лучше знают.
Спасибо безвестному автору советского детектива, описавшему эту хитрость. И мне, конечно, что вспомнил. Трепещите, харбинские садовники!
* * *Ждать до упора я не стал. Три дня тотального ужаса, бесконечных совещаний с накручиванием хвостов — и достаточно. Моя точка прибытия находится несколько юго-восточнее. Расследовать и без меня могут. А так — шороху навел. Рассказал про секретность, что мог вспомнить. И про здоровую паранойю тоже. Пусть слушают, а после — исполняют. А то ведь и вправду — важные документы просто оставляют на столе, выходя «на пять минут» за чаем, а потом недоумевают, почему выговор. Ужас, а не дисциплина. Но я — начальник, самодурство прописано в должностной инструкции.
Наверное, провожали нас с облегчением. Пребывание больших шишек сравни стихийному бедствию. А ведь даже улицы не перекрывали и не рассаживали снайперов на крышах во всех местах моего возможного появления. Фатализм, присущий почти всем врачам, не давал появиться очередной фобии. И вообще, вероятность погибнуть под колесами экипажа, ведомого пьяным извозчиком, больше, нежели от рук террориста. Надо жить и работать. Остальное приложится.
Единственное, что беспокоило, так это отсутствие весточки от Агнесс. Не то что писем — телеграмм не было. Я уже начал переживать, но пока списывал это на расстояние и связанные с этим трудности. Но червячок сомнения шевелился, привлекая к себе всё больше внимания. Пока не до той степени, чтобы поднимать на ноги Романовского или еще кого-то, кому можно доверить такое щепетильное дело. Но уже начинал себя ругать. Слишком уж хорошо всё складывалось в Питере, расслабился я на этом внезапно возникшем празднике. Сколько лет напряжения — и вдруг пружину отпустило, начало возвращаться к тому, что, казалось, уже потеряно. Вот приеду во Порт-Артур, на конечную станцию, тогда и начну беспокоиться всерьез. Да и делать это надо осторожно — слишком пристальное ко мне будет внимание. В тайну почтовых отправлений я и раньше не особо верил, а сейчас — и подавно. Ладно, для такого у меня Жиган есть, вот кому проще будет со всех сторон.
Два дня в пути. Может, три. В крайнем случае — четыре. Дорога новая, не притёрлась ещё. Да и зима, как всегда, наступила «внезапно». Моя «синяя волна» на природу не действует. Неожиданный снежный занос — и вот тебе внеплановый отдых.