– А если боюсь?
– Значит, тебе нравится меня бояться.
– Слушай, откуда ты такой наглый взялся? Номера московские…
– Ну вот, чиновник в тебе заговорил…
– И все-таки, откуда?
– Командировка у меня… Ну нет, это слишком просто! Давай я тебя сегодня с работы заберу! Мы с тобой поужинаем, и я все тебе о себе расскажу! – улыбнулся Герберт.
– А я сегодня не работаю! – выпалила Соня и зарумянилась – то ли от восторга, то ли от смущения, а может, и от того и от другого.
– Как это так?
– Отгул у меня сегодня. Но совещание – это святое!
– После совещания и заберу, – ничуть не расстроился Герберт.
На самом деле он собирался заговорить Соню, но раскрутить ее не на любовь, а узнать, где Виталик живет, нагрянуть к нему, а там уже будет видно. Убивать его Герберт не станет, и даже в Москву не повезет. Хотя бы потому, что Шуршин там никому не нужен, не повезет. Неспокойно сейчас в Москве, пересидеть надо смуту где-нибудь, с недавних пор Чередниково стало идеальным для этого местом. Не зря же Герберт ехал сюда, заметая за собой следы. Хвост за собой он точно не привел… Хотя сомнения все же попискивали в душе как мышки в норке.
– Я быстро!
– И прямо ко мне в руки. Спелая как яблочко!
Герберт прямо давал понять, что хочет Соню, и это ее скорее возбуждало, чем обижало.
– Да ну тебя! – отмахнулась она и повернулась к окну, чтобы он не увидел, как заблестели глаза.
Герберт подвез девушку к зданию администрации, выгрузил вместе с электроскутером. К ней подошел высокий плоскогрудый мужчина с пышной кучерявой шевелюрой, поздоровался, спросил про скутер, взяв его за руль. Она отозвалась, назвав его Никитой, но смотрела на Герберта. Смотрела завороженно, при этом силой воли пытаясь оторвать от него взгляд. И оторвала, и убежала, но уже через двадцать минут садилась к нему в машину. И снова прилипла к нему взглядом, забыв обо всем.
Очнулась она уже за городом, машина катилась по грунтовой дороге, плавно переваливаясь с боку на бок, перед глазами на солнце блестела река.
– Кофе будешь? – спросил Герберт, останавливая минивэн.
Кажется, он предлагал ей ужин, и не в машине, а где-нибудь. Но есть не хотелось, как-то это мелко, неинтересно по сравнению с тем душевным подъемом, который он сейчас испытывал. Накрыло его с головой сейчас. Накрыло, вынесло на Соню, бросило на нее. Красивые глаза, соблазнительной формы грудь, стройные ножки, может, и не тростинка, как он любил, но формы сейчас не имели никакого значения. И любоваться обнаженной натурой он будет потом, когда голова встанет на место. Если встанет…
Соня все поняла и даже не глянула на электрокофеварку в салоне минивэна. И на диван села сама, разложенный вдоль правого борта. Машина у него особенная: по левому борту, под крышей, – шкафы с рабочей аппаратурой и прочими нужными принадлежностями, под ними – свободное пространство на полу, которое частенько занимали трупы. Но Соне кружило голову так же, как и ему, и вряд ли бы она остановилась, узнай, какие вещи в этой машине творились. А ему вдруг стало стыдно за себя, но это не помешало ему стянуть с нее джинсы. Казалось бы, она и не помогала ему движением бедер, но как-то уж слишком легко и быстро он обнажил ее ноги до самого джемпера, который испарился так же стремительно. Тихое «не надо» прозвучало в момент, когда ее ноги оказались у него на плечах, но Герберт уже просто не мог остановиться. Да и Соня на самом деле этого не хотела. Дернулась под его натиском, напряглась, принимая безумный порыв в свои девичьи теснины, замерла в страхе перед будущим, смирилась перед неизбежностью и расслабилась. А под конец задвигала бедрами, пытаясь подстроиться под ритм его движения. Но ритм оказался слишком быстрым, она снова замерла и распахнула глаза, удивленно глядя на него. Как будто никогда не видела мужчину на пике страсти. Ну так и Герберта никогда не колотило так мощно, как сейчас, как будто в агонии бился, получив нож в спину.
Он закончил, застыв на девушке, а она все смотрела на него, страшно ей: вдруг он на самом деле маньяк? А может, ее пугала собственная глупость, она же не шлюха, но с радостью и безрассудно легла под первого встречного. Он знал этот взгляд девушки, неожиданно для себя потерявшей свою невинность. Взгляд, в котором и страх, и надежда. Девственность уже не вернешь, но вдруг ничего страшного на самом деле не произошло? Может, отчаянно начатый роман продолжится? Сначала свадьба, потом уже дети. Но всякий раз Герберт обманывал эти робкие ожидания. Обманывал с легким сердцем. Но в этот раз будет по-другому, и откуда такая уверенность?
– А кофе у меня хороший, – сказал он, поднимаясь.
Достал из верхнего ящика сразу два полотенца, одно бросил Соне, другим прикрылся сам. Обматывая бедра, успел заметить кровь. Неужели прощальный привет девственности?
Кофеварка заряжена, он откинул столик, поставил две чашки, наполнил обе. И, распахнув дверь, закурил. Сворачивать удочки и спасаться бегством не хотелось, и Соня своим присутствием ничуть не раздражала. Она уже надела джемпер, но джинсы так и валялись на кресле, вместо них – полотенце вокруг бедер.
– Это мы поужинали? – не без сарказма спросила она.
– Завтракать давай! – усмехнулся он.
Самое главное – после ужина дождаться приглашения на завтрак. И Соня его получила.
– А потом?
– А потом суп с котом. На обед.
– Ты же мимо проезжал… Зачем остановился? Позарился на дурынду деревенскую?..
– Ну зачем ты так?
– Зачем ты так?.. Нет, я не жалею. Никогда не сходила с ума, надо же когда-то попробовать.
– Это хорошо, что ты не жалеешь.
– И, если ты уедешь, жалеть не буду, – голос ее дрогнул.
– И это правильно, – кивнул Герберт.
Соня рассчитывала на реакцию обратной полярности, от возмущения она стала задыхаться.
– Что правильно?
– Ты меня не знаешь, может, я плохой человек, и из-за меня у тебя могут возникнуть большие неприятности. Вот я сейчас исчезну, и в твоем мире снова станет все спокойно.
– А мне нужно спокойствие?
– Ну поехали со мной!
– Куда? – выдохнула она, в глазах появился радостный блеск.
– Поедешь?
– А поеду!
– А если я плохой человек? Преступник, скрывающийся от правосудия.
– Не похож ты на преступника.
– Ну так что, едешь?
– Я знаю одно место, где можно спрятаться, дядя у меня там лесничим был, сейчас никого, никто не хочет лесничим работать, такая