Он дернулся назад, как будто я укусила его, и начал вытаскивать свои
пальцы из моих. Я крепко схватила его другой рукой, прежде чем он успел
вытащить руку.
— Вам нужны мои деньги, — повторила я как ни в чем не бывало.
— Я уже сказал вам, что не буду использовать вас для этого. Я
отказываюсь.
— Я могу дать вам взаймы.
Разочарованные морщины на его лбу застыли:
— Взаймы?
— Я дам вам столько серебра, сколько нужно, с условием, что вы
вернете мне долг в будущем.
Он изучал мое лицо, и по мере понимания, морщины на его лице
начали разглаживаться. Долгое время он ничего не говорил. Затем, наконец, покачал головой:
— Нет. Это не сработает. Я никогда не смогу вернуть его вам, и тогда
мне придется прожить остаток своей жизни в долгу перед вами.
— Разве это так уж плохо, сэр? — Спросила я, улыбаясь ему. — Я могу
придумать еще много способов, которые пойдут мне на пользу.
Он не улыбнулся в ответ. Я вздохнула, отпустила его руку, а затем
приподнялась, чтобы встать.
— Вы уже достаточно упрямились. И теперь, имея вполне разумный
выход, продолжаете вести себя как мул?
Он по-прежнему сидел, прислонившись к парапету, откинув голову
назад и зажмурив глаза, как будто эта тема была слишком болезненной для
него. Кто-то должен был высказать правду, вопреки его желанию. Я не
боялась быть таким человеком.
— Есть разница между благородством и глупостью. И боюсь, что сейчас
вы поступаете глупо.
Его глаза распахнулись и остановились на мне, возвышающейся над
ним.
— Да, вы меня правильно поняли, — продолжала я. — Вы ведете себя как
глупец. Ваша гордыня мешает закончиться битве.
Он опустил голову, но я успела заметить, как в его глазах мелькнула
боль. Я понимала, что была груба. В конце концов, он всего лишь делал все
возможное, чтобы спасти фамильное поместье, спасти с честью. Но теперь
пришло время положить конец осаде, пока мы не отчаялись или не стало
слишком поздно.
Он молчал, отдаленный лай собаки, вероятно, из вражеского лагеря, напомнил мне об опасности, лежащей прямо за стенами замка, и о том, что
мы оказались в ловушке внутри, не имея другого выхода, кроме как сдаться
или умереть.
— Сэр, — сказала я. — Если не о себе, то подумайте обо всех тех, кто
здесь находится в вашей власти. Слуги, женщины…
— Я только и делал, что думал о них... о вас, — хрипло сказал он, поднимая голову. — Разве вы не знаете, что я думаю о вас днем и ночью?
Днем и ночью? Нет, это шутка. Словно почувствовав мое недоверие, он
встал и взял меня за руку. Его пальцы сомкнулись на перчатке, доходившей
мне до локтя.
— Я обдумал десятки вариантов, как мне вытащить вас из замка и
уберечь от опасности. Я не спал по ночам, придумывая, как спасти вас от
этой осады и голода. С каждым днем я все больше ненавижу себя за то, что
втянул вас в эту историю. — Его хватка становилась все крепче с каждым
произнесенным словом, и пальцы сжимали меня.
Может ли это означать, что он заботится обо мне, что, возможно, даже
отвечает на мою любовь? Я начала мотать головой, но он внезапно потянул
меня к себе, и я упала ему на грудь. Он обнял меня. Моя щека прижалась к
его сердцу, и я слышала тяжелый, быстрый стук, чувствовала твердость его
рук, вдыхала мыльный чистый запах его свежей одежды. Я закрыла глаза и
расслабилась в его объятиях. Это было именно то, о чем я мечтала. Быть с
ним. Даже если бы он придумал, как освободить женщин от осады, я бы не
хотела уходить. Я хотела остаться, чтобы быть рядом с ним и знать, что он в
безопасности. Но я не могу этого допустить. Это было равносильно моему
признанию в любви, а, возможно, и его признанию. А это в данный момент
было бы слишком больно для нас, особенно после того, как он увидел бы мой
недостаток и узнал о моем обмане. И все же я должна была что-то сказать, дать ему понять, что мне не все равно.
— Должна признаться, мысли о вас не мешали мне спать, сэр. Только
мысль о расплавленном сыре на хлебе может сделать это. Но…
Он положил руки мне на спину и зарылся лицом в мои волосы, глубоко
вздохнув.
— Но что?
Низкий тембр его голоса заставил дрожать мою руку и кончики
пальцев.
— Но… признаюсь, я беспокоюсь о вас в часы бодрствования. Вот
почему я здесь. Я не могу удержаться и пытаюсь найти вас, чтобы убедиться, что вы целы и невредимы.
Я почувствовала, как его губы на моих волосах растянулись в улыбке:
— Ах, значит, я неотразим?
— Ну, если только немного. — Я улыбнулась в ответ, зная, что не должна
чувствовать себя такой счастливой, но не в силах сдержать волнение. — Если
хотите знать, я не могу удержаться, чтобы не посмотреть, как грязь и навоз
хлюпают у вас под ногами, когда вы тренируете своих людей. Хлюпанье –
это так романтично.
— Запах еще романтичнее.
Я закрыла глаза и крепче обняла его, благодарная за то, что он жив, за
его силу, за то, что у меня был шанс узнать его получше.
— Вы хороший друг, Беннет.
— И это все, что я для вас? — Его голос прогремел у меня над ухом. –
Друг?
— Если хотите… — Мой пульс забился быстрее, и я постаралась
говорить спокойно. — Вы очень хороший друг.
— Очень?
— Что? Еще? — Поддразнила я. — «Очень, очень хороший друг»
удовлетворит вас?
— Нет, ни в малейшей степени.
— Тогда вам трудно угодить, сэр. — Я отстранилась с широкой улыбкой, но, когда увидела напряжение в лице, перестала улыбаться.
— Сабина, — начал он, изучая мое лицо. — Мне нравится быть друзьями.
Я рад, что это так, что мы можем так легко разговаривать. Но я не хочу быть
с вами просто друзьями.
Мой пульс замедлился, и побежали мурашки.
— Есть ли вероятность, что мы когда-нибудь станем больше, чем просто
друзья? — Спросил он нерешительно.
— Возможно. — Я была смущена и тяжело дышала.
— Вы дали мне надежду, за которую я буду цепляться.
Я начала качать головой:
— Я знаю: вы думаете о моей репутации.
Он прижал палец к моим губам, чтобы остановить мой протест:
— Я хочу жениться на вас. Никто меня к этому не принуждает.
Его слова вызвали трепет во мне, но я спряталась за шуткой:
— Вы боитесь того, что моя бабушка может сделать с вами, если вы
откажетесь.