на прогулке в саду сегодня днем. Если вы этого не сделаете, я сойду с ума от
недостатка вашего общества.
В животе странно затрепетало, как у молодого птенца, делающего свою
первую попытку полета. Конечно, он не мог всерьез жаждать моего
общества. Конечно, он просто шутил со мной так же, как я с ним. Но он
ждал, стоя на коленях, с такой искренней мольбой в темных глазах, что я не
смогла придумать никакого предлога, чтобы отказать ему.
Вскоре я обнаружила, что мы идем вдоль высоких живых изгородей, которые образовывали лабиринт позади замка. Сад, окутанный пышной
зеленью начала мая, был сам по себе произведением искусства, особенно во
время цветения невероятного количества цветов, переливающихся всеми
красками палитры художника. Сэр Беннет вел меня по лабиринту, рассказывая о саде и отвечая на все мои нетерпеливые вопросы, пока мы, наконец, не достигли конца дорожки, выведшей нас на уютную поляну, на
которой в центре стоял накрытый стол на двоих, уставленный тарелками со
смородиной, орехами, сыром и вафлями. На белоснежной, вышитой скатерти
был расставлен серебряный сервиз, блестевший в лучах послеполуденного
солнца. В центре стола возвышалась хрустальная ваза с букетом
разноцветных роз.
— Я вижу, вы знаете толк в красоте, — сказала я, усаживаясь на
предложенное сэром Беннетом место.
— Как и мой отец, — ответил он и сел напротив меня. — Полагаю, я
унаследовал эту способность от него.
Слуга, стоявший на почтительном расстоянии, подошел и налил мед в
наши хрустальные кубки. В солнечном свете янтарная жидкость напоминала
золото. Солнце падало сверху на прекрасные черные волосы сэра Беннета и
казалось, они отливают голубыми нитями.
Я сделала глоток медового вина, смакуя его ярко выраженный медово-миндальный вкус, отличный от того, что мы пили вчера вечером, но такой же
восхитительный. Я чувствовала, как темные глаза сэра Беннета пристально
смотрят на меня, и мой пульс забился в непривычном ритме.
— Вы со всеми своими гостями обращаетесь так по-королевски? –
Спросила я, пытаясь разрядить обстановку. — Или я заслуживаю большего из-за того, что так обаятельна?
Он опустил взгляд на белую льняную скатерть и смахнул муху, но я
успела заметить тень вины в его глазах:
— Нет, миледи. Я не со всеми так обращаюсь. Только с особыми
гостями.
Меня смутило его легкое ударение на слове «с особыми». Но, понятно
же, что я не была кем-то особенным, если только он не надеялся, что, продав
мне свою коллекцию, приобретет, таким образом, новое место хранения для
этих сокровищ. Я могла бы легко заверить его, что сделаю все возможное, чтобы позаботиться о его фамильных реликвиях, но почему-то чувствовала, что не должна это говорить, особенно теперь, когда узнала, насколько они
важны для него.
— Честно говоря, — сказал он, не поднимая глаз, — последние годы я не
так часто бывал дома, и поэтому не особо умею развлекать гостей. Так что
вам придется простить меня, если я не все сделаю правильно.
— До сих пор вы были превосходным хозяином, — заверила я его. — За
исключением одной вещи.
Его брови взлетели вверх.
Я наклонилась вперед и слегка поправила одну розу в вазе, внимательно посмотрела на нее, снова поправила ее, как я надеялась с очень
серьезным лицом. Наконец я откинулась на спинку стула и скрестила руки на
груди:
— Вот так. Теперь все абсолютно идеально.
Тревожные морщины на его лице разгладились, и появилась улыбка.
Он тоже откинулся назад, расслабившись.
— Когда мы не могли найти вас сегодня утром, ваша бабушка
испугалась, что вы убежали.
— Найти меня?
Когда я уходила от бабушки сегодня утром, она была в гардеробной. Я
велела нашей служанке сказать ей, что иду на разведку. Почему она решила, что я сбежала?
— Она очень волновалась, и я приказал слугам обыскать все укромные
места и закоулки замка, пока один из них наконец не нашел вас.
— Если она волнуется, то я должна пойти к ней. — Я начала
подниматься.
Сэр Беннет жестом остановил меня:
— Я уже велел слуге сообщить, где вы находитесь, и заверил ее, что
сегодня днем вы будете в моем обществе.
Я с облегчением устроилась поудобнее:
— Она иногда чересчур беспокоится, — сказала я, больше для себя, чем
для него. — У меня нет абсолютно никаких причин убегать. Это просто
смешно.
— Прекрасно. Я подумал, что, возможно, отпугнул вас.
— Нет, конечно. — Эти слова вырвались у меня прежде, чем я осознала, что произнесла их. Если бы я была способна краснеть, то мои щеки были бы
такими же красными, как смородина, лежащая перед нами.
— Приятно сознавать, что я не так уж страшен, — сказал он тихим
голосом, от которого у меня почему-то побежали мурашки по телу.
Теплый ветерок коснулся моего лица, запутался в распущенных
волосах и донес до меня сладкий аромат роз, от которого закружилась
голова. Несмотря на то, что мы сидели в тени живой изгороди, весеннее
солнце ласкало, и я окончательно отогрелась после холода библиотеки.
Я не совсем понимала, что происходит между нами, но чувствовала
что-то, что выходило за рамки простой любви к искусству, которое мы
разделяли. Неужели я действительно нравилась ему как женщина? На
мгновение мне захотелось выбросить из головы эту глупую мысль, но, когда
он протянул маленькую тарелочку с вафлями с кремом, и моя рука коснулась
его руки, я снова почувствовала покалывание. Я не могла дышать, пока он не
убрал руку. Сердце стучало в два раза быстрее.
Это общение с ним не было похоже на те, что я испытывала раньше. Я
не знала, что с этим делать, поэтому решила притвориться, что ничего не
происходит, и что он нисколько меня не волнует. В конце концов, ничего
хорошего из этого не получится. Если бы он действительно знал правду обо
мне, то наверняка не захотел бы сидеть со мной в саду. Думаю, он не продал
бы мне даже никчемную безделушку из своей огромной коллекции.
Бабушка была права. Я должна всегда носить перчатки и прятать
пятно, пока не окажусь далеко от Мейдстоуна.
Глава 6
Менестрель тихонько бренчал на скрипке, и от этой музыки у меня
сладко сжималось сердце. Он начал третью строфу «Когда поют соловьи»: Милая возлюбленная, тебя умоляю,
Скажи мне о любви слова;
Пока в этом мире я пребываю,
Искать никого не буду я.
Рядом со мной за главным столом заерзал сэр Беннет. Я почувствовала, что его внимание обращено на меня, а не на менестреля, и внутренне
покраснела. На