— Простите нас! Можно к вам?
— Рядом они стояли, — проворчала Еленочка. — Сделаю вид, что поверила. Живо в строй!
Переглянувшись, нарушители улыбнулись и присоединились к классу.
Еленочка прицелилась. Щелк! И опять все бросились удовлетворять любопытство, смотреть, что получилось. Полароид произвел больший фурор, чем неожиданно роскошный стол. Карась смотрел на сладости и невольно сглатывал слюну, не верил, что и его позвали, и ему можно!
— Теперь показывай другие фотки! — скомандовала Зая.
— То-орт! — протянул Ден, потирая руки и танцуя вокруг стола.
Я вытащил фотографии, которые сам не все видел, из рюкзака. Посмотрел — передал дальше, посмотрел — отдал другому. Самым удачным, как это ни странно, получился чуть смазанный снимок, где Любка танцует со Звягиным. Не белое — разноцветное от света гирлянды платье в пол, блестящие локоны прекрасной дамы, рыцарь в доспехах — и не скажешь, что это крашеный картон. Оба беззаботные и счастливые, расплывчатость скрыла все изъяны и сделала фотографию сказочной.
Одноклассников на ней не было, уверенный, что она никого не заинтересует, я шагнул к Любке, которая пыталась хоть на каком-то снимке найти себя, и протянул ей фотографию:
— С новым годом, Люба.
Желткова не сразу взяла подарок — думала, что я над ней издеваюсь, как это делали остальные. А когда рассмотрела фотографию, расцвела, улыбнулась от уха до уха и вместо того, чтобы спрятать подарок, побежала хвастаться.
— Рая! Саша, глянь, что мне Пашка подарил!
— Увековечил твой тупизм? — прошипела Гаечка, зыркнула на меня недобро и отвернулась.
Приревновала? Не хватало, чтобы еще и подруга в меня втрескалась, а потом убивалась, как Подберезная.
Любка не обиделась на нее, а переключилась на Анечку Ниженко, которая из вежливости посмотрела и похвалила фотографию.
В этот момент в кабинет ворвался злой, как черт, директор, в его взгляде было столько ярости, что мы замерли, кто где стоял. Плям и Карась сделали жалобный вид.
— Девятый «Б», — резюмировал он. — Елена Ивановна, тут все?
— Все, мы фотографировались, — сказала учительница.
— Давайте с нами, — предложил я и толкнул Илью в бок.
— Геннадий Константинович, пожалуйста! — улыбнулся друг.
— Что-то случилось? — спросила Елена Ивановна.
— Случилось! Кто-то пригласил Егора Алтанбаева и взрослых парней, они принесли водку и на… набедокурили в мужском туалете.
— Это не мы! — прокричал Плям испуганно.
— Надо разобраться, — сказал директор спокойнее. — Значит, кто-то из «В» класса.
— Или старшие, — подсказал Илья. — Они ведь тоже тут, а Егор — их одноклассник.
— Приходите к нам, — предложила Еленочка, но дрэк махнул рукой и удалился.
Подарок ему сейчас дарить не стоит.
Я поймал растерянный взгляд Пляма — он понял, что, если бы не я, полкана спустили бы на их компанию, хоть не они позвали Егора. Позвали-то не они, но выпить с авторитетным старшаком сочли бы за честь.
Мне вернули фотографии, и мы расселись за столом. Счетчик фотоаппарата показывал, что осталось еще четыре снимка, и я решил после застолья разыграть право на портретное фото. Пока пусть едят, развлечения — позже.
Елена Ивановна принесла из учительской одноразовые, но неоднократно мытые стаканчики, зашипели открытые бутылки, зашелестели конфетные фантики, застучали ложки по тарелкам. Все проголодались, и трапеза проходила в молчании.
Торта не стало минут за пять. Через десять исчезли конфеты. Потом — фрукты. Полчаса — и Карась подбирает крошки с блюда, где стоял торт, а Желткова пальцем соскребает с ножа помадку и крем. Тихонько поет Стинг, настроение лирическое, с налетом легкой грусти, как всегда бывает, когда заканчивается праздник.
Правда, новый год только начался, и это лишь репетиция, зато какая классная!
Оставшиеся полчаса мы играли в песни: кто больше всего вспомнит песен с нужным словом в тексте — снег, вода, радость, море — тот получит портретную фотографию.
На голоса заглянул директор, понял, что мы не бесчинствуем, а культурно отдыхаем, и исчез.
Выиграли Гаечка, Димоны, оказавшиеся теми еще меломанами, и Елена Ивановна, которая участвовала в конкурсе наравне со всеми, и выяснилось, что она хорошо поет и любит походы.
Пришла пора расходиться. Забрав вещи в раздевалке, мы выдвинулись все вместе, как компания старых друзей. Проводили далеко живущих на остановку, усадили на автобус и отправили по домам.
В мою сторону шла только Лихолетова, которая всю дорогу на меня странно косилась и только на холме возле дома культуры, где ей надо было поворачивать домой, не выдержала и прошептала:
— По-моему, Сашка тебя любит. Она так из-за Любки бесится! Хотя понятно же, что ты просто жалеешь Желткову, как облезлого бездомного щенка.
«А Оле снился соло-гитарист. И иногда — учитель пения», — вспомнилось вдруг.
Хотелось съязвить про серпентарий и женскую дружбу, но я не стал. Сказал только:
— Стыдно, Раиса Геннадиевна, про подругу судачить.
Лихолетова не поняла, в чем ее вина, и возмутилась:
— Я не судачу. Я хочу помочь, потому что, возможно, ты не видишь этого. — Она постучала себя по лбу. — Вы, парни, такие дуболомы!
Святая простота. Зря ее в подлости заподозрил.
— Спасибо, Рая. Слепой прозрел, — улыбнулся я, и мы разошлись.
Все-таки правильно я сделал, что пошел на праздник. Отдохнул душой, а вот тело утомилось и еле плетется. Теперь выдыхай, бобер, до третьего января, когда все завертится с новой силой…
Хотя какой там «выдыхай!» К нам завтра из Москвы на своей машине выдвигается дед с товаром почти на штуку баксов. Пока не доедет, буду переживать, ведь на трассах кишат желающие поживиться. Я ему раза три раз говорил, чтобы бросал все, если начнут грабить — он нам живым нужен. Но вряд ли боец так сделает.
Что дед точно сделает — выполнит обещание звонить хотя бы два раза в день.
А после третьего января — буду развивать сеть автомастерских, наконец помогу Лидии усыновить детей, попробую, что за зверь бартер, и начну строить дом.
Только бы с дедом все было в порядке!
Глава 3
Доктор едет, едет
Пока мама пекла торт перед поездкой к бабушке, а Алексеевич залипал перед телевизором, я с книжкой сидел в прихожей возле телефона — ждал дедова звонка. Читать не получалось. Я представлял, как дед сейчас проезжает Каменск-Шахтинский, откуда наверняка можно позвонить, но он почему-то не звонил, и тревожился.
Чтобы меня отвлечь, память взрослого разошлась и подсовывала картинки с новыми годами из прошлого-будущего, будто кадры из диафильма.
У каждого есть лучший новый год и худший.
Самая яркая картинка — 1997 г. — первый новый год вне семьи в Питере. Я, одинокий птиц, тридцатого декабря в клубе, куда мы с другими