Леля взяла фотографию в руки, наклонилась или, скорее, уронила голову, и по щекам у нее заструились слезы.
Хозяин явно не был в ответе ни за войну, ни за своих родителей, ни за присвоенное имущество. Но мы все равно чувствовали, как в душе поднимается волна гнева. Он вернулся с фотографией дома Рабиновичей, красивым снимком в рамке, несомненно тем самым, что сняли со стены перед въездом новой хозяйки, с которой недавно познакомилась Леля.
— А кто здесь на фотографии? Может, ваш отец? — спросила Леля, указывая на Жака.
Господин Фошер вообще перестал что-либо понимать. Ни отчего мать плачет, ни отчего она так строго с ним разговаривает.
— Нет, это какие-то друзья родителей…
— Вот как. И близкие друзья?
— Наверное, да, мальчик вроде бы жил по соседству.
Я попыталась как-то урегулировать ситуацию, объяснить мамин интерес.
— Мы все это у вас спрашиваем, потому что есть проблема прав. Разрешение на использование фотографии должны дать потомки. Вы их знаете?
— Но их нет.
— Чего нет?
— Нет потомков.
— А, — сказала я, пытаясь скрыть смятение. — По крайней мере, это решает проблему.
— Вы уверены, что потомков нет? — Леля задала этот вопрос так агрессивно, что мужчина насторожился.
— Повторите, как называется ваша галерея?
— Это не галерея, это музей современного искусства, — пробормотала я.
— А на какого именно художника вы работаете?
Я должна была быстро найти ответ, потому что Леля совсем отключилась. Вдруг меня озарило:
— Кристиан Болтански, знаете такого?
— Нет, а как пишется? Я посмотрю в интернете, — подозрительно сказал Фошер, доставая мобильный телефон.
— Как слышится: Бол-тан-ски.
Он набрал фамилию в телефоне и начал вслух читать статью из «Википедии».
— Я никогда о нем не слышал, — сказал он, — но, похоже, интересный художник…
В соседней комнате зазвонил телефон, и мужчина встал.
— Вы пока смотрите, а я отвечу на звонок. — Он оставил нас в комнате одних.
Пользуясь случаем, Леля схватила со дна обувной коробки несколько фотографий и сунула к себе в сумочку. Видя, что она делает, я вспомнила детство. Мать всегда так поступала в кафе и бистро: утаскивала кусочки сахара и прятала в сумке вместе с пакетиками соли, перца и горчицы. Нельзя сказать, что она воровала, они ведь все равно предназначались для посетителей. Вернувшись домой, мама складывала добычу в железную коробку из-под бретонских песочных галет, которая стояла на кухне. Спустя много лет я посмотрела фильм Марселин Лоридан-Ивенс «Лужок с березами» и поняла, откуда все идет, когда в одной сцене героиня Анук Эме крадет из отеля чайную ложечку.
— Не забирай все фотографии, он заметит, — сказала я Леле.
— Если бы я взяла рояль, было бы еще заметней! — ответила мама, запихивая фотографии в сумку.
Это рассмешило меня. Ну просто еврейский анекдот.
И потом вдруг мы поняли, что месье Фошер стоит в дверях и уже некоторое время наблюдает за нами.
— Черт возьми, кто вы такие на самом деле?
Мы не знали, что ответить.
— Вон из моего дома, или я вызову полицию.
Десять секунд спустя мы сидели в машине. Леля завела мотор, и мы уехали. Но она затормозила у небольшой парковки возле мэрии.
— Я не могу вести машину. Руки и ноги трясутся.
— Подождем немного…
— А если Фошер вызовет полицию?
— Хочу тебе напомнить, что его фотографии принадлежат нам. Пойдем выпьем кофе, соберемся с мыслями.
Мы вернулись в булочную, где часом раньше купили свои бутерброды с тунцом. Взяли кофе, он оказался очень вкусным.
— Знаешь, что мы теперь сделаем? — спросила Леля.
— Поедем домой.
— Ничего подобного. Мы отправимся в мэрию. Я всегда хотела взглянуть на свидетельство о браке моих родителей.
Глава 13
Обеденный перерыв в мэрии заканчивался в 14:30. Было как раз полтретьего, и какой-то мужчина, довольно молодой, открывал ключом дверь этого большого здания из красного кирпича с шиферной крышей и тремя дымовыми трубами.
— Простите за беспокойство, мы не записывались на прием, но, если можно, нам бы хотелось получить ксерокопию свидетельства о браке.
— Послушайте, — сказал мужчина очень мягко, — вообще-то этим занимается другой человек. Но я могу вам помочь.
Он впустил нас в коридоры мэрии.
— Мои родители оформляли брак здесь, — сказала мама.
— И прекрасно. Я поищу свидетельство. Скажите, в каком году?
— Это был тысяча девятьсот сорок первый год.
— Назовите мне фамилии. Главное — найти в архиве! Обычно это делает Жозиан, но, похоже, она чуть задерживается.
— Фамилия отца Пикабиа, как у художника Франсиса Пикабиа. А фамилия мамы Рабинович, Р-А-Б-И…
В этот момент молодой человек замер и посмотрел на нас с таким изумлением, как будто не верил своим глазам:
— Я как раз хотел с вами познакомиться, мадам.
Войдя в его кабинет, мы увидели на стене официальную фотографию, где был изображен этот же мужчина с трехцветным шарфом. Выходит, нас принимал сам мэр Лефоржа.
— Я хотел найти вас в связи с письмом, которое пришло от учителя истории лицея в Эврё, — сказал он нам, параллельно ища какие-то бумаги. — Он вместе с учениками делает работу на тему, связанную со Второй мировой войной. — Мэр протянул нам папку. — Вот, посмотрите, а я пока схожу за свидетельством о браке ваших родителей…
В рамках национального конкурса «Сопротивление и депортация» ученики лицея имени Аристида Бриана в Эврё изучали историю школьников-евреев, депортированных во время войны. Они взяли за отправную точку списки классов, а дальше вели поиски в архивах департамента Эр, мемориале Катастрофы и Национальном совете увековечения памяти депортированных еврейских детей. Так они вышли на след Жака и Ноэми. Вместе со своим учителем истории дети написали письмо мэру Лефоржа.
Уважаемый господин мэр!
Мы хотели бы связаться с потомками этих семей, чтобы собрать больше архивных сведений,
б частности о том, как их дети учились в лицее Эврё. Мы хотим добавить на памятную доску лицея недостающие имена и тем самым восстановить справедливость.
Ученики 2 «А»[8] класса
Тронутая тем, что эти подростки так же, как и мы, пытаются восстановить короткую жизнь детей Рабиновичей, мама сказала мэру:
— Как бы мне хотелось с ними встретиться.
— Думаю, они будут очень рады, — ответил он. — Вот свидетельство о браке ваших родителей…
Четырнадцатого ноября тысяча девятьсот сорок первого года, в восемнадцать часов перед нами предстали с одной стороны — Лоренцо Висенте Пикабиа, художник, родившийся в Париже, Седьмой округ, пятнадцатого сентября тысяча девятьсот девятнадцатого