Ноэми поступает на ускоренные педагогические курсы, которые позволят ей получить диплом в июле, если экзамены не перенесут. Так она сможет зарабатывать на жизнь, продолжая писать.
— Взгляни на это письмо. Из него видно, что она не оставляет литературных планов, несмотря на запрет евреям публиковаться.
Сорбонна, 9 утра, в ожидании преподавателя
Дорогая мама, дорогой папа, дорогой Жако!
Три недели назад со мной случилось что-то вроде эмоционального шока. И с тех пор я с легкостью написала множество стихотворений в прозе.
Из всего, что я сочинила, они явно наиболее пригодны для публикации. В том смысле, что они зрелые и ужечто-то собой представляют. Я послала их мадемуазель Ленуар, и вчера она пригласила меня к себе, чтобы обсудить их. Они ей понравились. Иногда она говорила, что именно в них хорошо, мне даже стало неловко… В общем, она в восторге.
Библиотека Сорбонны, 3:20
Мадемуазель Ленуар перепечатала их на машинке и отправила одному человеку, который сможет дать гораздо более беспристрастную оценку: она боится, что сама судит их слишком строго или слишком мягко.
Правда, вчера у меня был великий день. Я не знаю, как точно это выразить, но вчера я с такой силой почувствовала, что потом — потом не в смысле когда-нибудь, а через два-три года, может быть, раньше, может быть, позже — я буду писать и меня будут печатать.
Вот, я бы рассказала вам еще кучу каких-то деталей. Но не могу. Все слишком сложно и порой болезненно. И все же этим я обязана одному человеку.
И обязана уже многим. И очень его люблю.
А теперь я вас крепко целую и жду Жако в пятницу. Буду на вокзале.
Целую, Но
Это письмо без указания даты написано до июня 1941 года. В это время Мириам и Ноэми узнают, что введена процентная норма на прием еврейских студентов в университет. Им придется отказаться от Сорбонны.
Numerus clausus. Процентная норма. Это слово оскорбляет их. Они слышали его из уст матери, которая не смогла осуществить свою мечту и учиться физике. Эти латинские слова вызывают в памяти далекие времена, Россию, XIX век… Девушки и представить себе не могли, что однажды это коснется и их.
В Париже совершен ряд нападений на немецких солдат. В ходе ответных репрессий расстреляны заложники. На время закрыты театры, рестораны и кинотеатры. У девушек ощущение, что у них больше нет права ни на что.
Через несколько дней Эфраим узнает, что немцы вошли в Ригу. Большую хоральную синагогу, в которой так любила петь его жена, уничтожили националисты. Они заперли людей в синагоге и сожгли их заживо вместе со зданием.
Эфраим ничего не говорит Эмме. И Эмма точно так же скрывает от Эфраима, что больше не получает писем из Польши. Они берегут друг друга.
Им нужно идти в префектуру, чтобы расписаться в реестрах. Эфраим, который слышал, что людей отправляют в Германию, спрашивает у чиновника:
— А что конкретно надо делать в Германии?
Чиновник протягивает Эфраиму буклет, где нарисован рабочий, обращенный лицом на восток. Крупными буквами написано: «Если хочешь получать больше, приезжай работать в Германию. Информация в немецком бюро по трудоустройству, сельской или окружной комендатуре».
— Почему бы и нет, — говорит Эфраим Эмме. — Может быть, работа в течение нескольких месяцев на благо Франции поможет нам быстрее получить гражданство? Это докажет, что мы стараемся жить честно, и, главное, продемонстрирует нашу добрую волю.
В коридорах Рабиновичи случайно встречают Жозефа Дебора, мужа учительницы из Лефоржа, — он служит в префектуре.
Что вы об этом думаете? — спрашивает Эфраим, показывая ему листовку.
Жозеф Дебор украдкой смотрит направо, налево, потом молча хватает листовку из рук Эфраима и рвет ее пополам. Потом так же молча уходит по коридору, а Рабиновичи беззвучно смотрят ему вслед.
Глава 22
Прямо напротив Опера Гарнье — здание в стиле ар-деко. Оно похоже на огромную розовую жестянку из-под печенья — там и торговый пассаж, и кинотеатр «Берлиц», и дансинг, оформленный Зино. Десяток рабочих-высотников, висящих на подвесных трапециях, поднимают на стену гигантских размеров плакат. И тогда глазам открывается изображение высотой в несколько метров: старик с крючковатыми пальцами и слюнявыми губами вцепился в глобус, словно желая безраздельно владеть им. И надпись большими красными буквами: «ЕВРЕЙ И ФРАНЦИЯ». Выставка организована Институтом изучения еврейского вопроса, основная задача которого — ведение широкомасштабной антисемитской пропаганды по заданию оккупационных войск.
Выставка открывается пятого сентября 1941 года, ее задача — объяснить парижанам, почему евреи — это раса, которая представляет угрозу для Франции. Надо научно доказать, что они жадны, лживы, продажны и похотливы. Такая манипуля ция позволяет убедить общество, что врагом Фран ции является еврей. А вовсе не немец.
Выставка носит как образовательный, так и развлекательный характер. При входе посетители могут сфотографироваться с гигантской репродукцией еврейского носа. Макеты представляют собой различные физиономические типы евреев: у всех горбатые носы, мясистые губы, сальные волосы. На стене у выхода представлены многочисленные фотографии известных евреев: политика Леона Блюма, журналиста Пьера Лазареффа, драматурга Анри Бернштейна и кинопродюсера Бернара Натана — все они символизируют «еврейскую угрозу во всех областях национальной деятельности». Франция символически изображена в виде прекрасной женщины, «жертвы собственного великодушия».
Посетители могут купить билет и посмотреть в соседнем кинотеатре «Берлиц» немецкий документальный фильм, созданный под патронажем Геббельса, который называется «Вечный жид». Писатель Люсьен Ребате провозгласил его шедевром.
Такое манипулирование общественным мнением имеет последствия. В октябре в шести парижских синагогах гремят взрывы — бомбы заложены боевиками-коллаборационистами, которые получили взрывчатку от оккупантов. На улице Коперника бомба частично разрушает здание синагоги, выбиты окна. На следующий день разведка докладывает, «Сообщение о вчерашних нападениях на синагоги не вызвало у населения ни удивления, ни волнений. Люди реагируют довольно равнодушно: „Так и должно было случиться"».
Эта пропаганда также служит оправданием усиливающихся антисемитских мер. Семьи, имеющие радиоприемники, должны едать их в префектуру полиции и расписаться в журнале. Все банковские счета теперь подконтрольны Службе временных управляющих. Начинаются аресты — в основном поляков трудоспособного возраста.
Префектуры организуют опись имущества каждой семьи, находящейся на их территории, чтобы государство могло конфисковать то, что представляет для него интерес. Вскоре выйдет декрет о том, что евреи должны выплатить штраф в размере одного миллиарда франков.
— Как ты можешь убедиться из обнаруженной мною карточки, теперь у Рабиновичей не остается почти ничего.
Указ о штрафе, налагаемом на евреев
Фамилия: Рабинович
Имена: Эфраим,