Но Маркус не принял бы это объяснение, поскольку оно преуменьшает значение обучения и борьбы, которую он пережил, работая над собой. "Один из императоров, - напишет о Марке Аврелии историк Геродиан, - доказывал свою образованность не просто словами или знанием философских доктрин, а своим безупречным характером и умеренным образом жизни".
И под этой выучкой и характером он все еще оставался человеком.
Мы знаем, что Марк Аврелий был доведен до слез, как и все остальные, что он испытывал ту же боль, потери и разочарования, что и каждый человек. В "Истории Августа" рассказывается, что Марк прослезился, когда ему сообщили, что его любимый наставник скончался. Мы знаем, что однажды он плакал в суде, когда рассматривал дело и адвокат упомянул о бесчисленных душах, погибших от чумы, все еще опустошающей Рим.
Мы можем представить, что Маркус плакал и в другие разы. Это был человек, которого предал один из его самых доверенных генералов. Это был человек, который в один прекрасный день потерял тридцатипятилетнюю жену. Это был человек, потерявший восьмерых детей, включая всех сыновей, кроме одного.
Маркус плакал не потому, что был слаб. Он плакал не потому, что не был стоиком. Он плакал, потому что был человеком. Потому что эти очень болезненные переживания заставляли его грустить. "Ни философия, ни империя, - сочувственно сказал Антонин, позволяя сыну всхлипывать, - не избавляют от естественных чувств".
Так что Марк Аврелий наверняка иногда выходил из себя, иначе у него никогда не было бы повода написать в своих "Медитациях", которые никогда не предназначались для публикации, о необходимости держать себя в руках. Мы знаем, что он вожделел, мы знаем, что он боялся, мы знаем, что он фантазировал об исчезновении своих соперников.
Он старался одомашнить не все эмоции, а только вредные, те, которые могли заставить его предать то, во что он верил. "Начни молиться вот так, и ты увидишь", - писал он себе. "Не о том, как переспать с ней, а о том, как перестать этого хотеть. Не о том, как избавиться от него, а о том, как перестать пытаться. Не "какой-нибудь способ спасти моего ребенка", а способ избавиться от страха". *
Жена Джорджа Маршалла, другого великого человека такого же масштаба, описывая своего мужа, передала бы то, что делало Марка Аврелия таким по-настоящему впечатляющим:
Во многих статьях и интервью, которые я читал о генерале Маршалле, авторы говорят о его уединенном характере и скромности. . . . Нет, я не думаю, что назвала бы своего мужа уединенным или чрезмерно скромным. Я думаю, что он прекрасно осознает свои силы, но мне также кажется, что это осознание сдерживается чувством смирения и самоотверженности, которые я встречала лишь у немногих сильных мужчин.
Если бы Маркус от природы был идеальным, то восхищаться было бы нечем. В том, что он не был таким, и заключается вся суть. Он работал над собой, как и все мы.
Следует отметить, что сам Маркус хотел бы, чтобы его пример не пристыдил нас, а напомнил о наших собственных возможностях. "Признайте , что если это в человеческих силах, - говорил он нам и себе, - то вы тоже можете это сделать".
Марк Аврелий сумел не развратиться властью, не испугаться, столкнувшись с ужасной эпидемией, не разгневаться на предательство и не сломаться от непостижимой личной трагедии. Что это значит? Это значит, что вы можете сделать то же самое.
В основе власти Марка Аврелия как философа и царя-философа лежит довольно простое упражнение, о котором он, должно быть, прочитал в трудах Сенеки, а затем у Эпиктета: утренний или вечерний обзор. "Каждый день и каждую ночь держите под рукой мысли, подобные этим", - говорил Эпиктет. "Пишите их, читайте вслух, говорите о них с собой и другими".
Многое из того, что мы знаем о философских размышлениях Марка Аврелия, связано с тем, что он делал это на протяжении многих лет. Он постоянно записывал для себя напоминания и афоризмы стоического мышления. Действительно, его единственный известный труд "Медитации" наполнен цитатами из Хрисиппа, аллюзиями на темы из трудов Панаэция и Зенона, рассказами о Сократе, стихами Аристофана, упражнениями Эпиктета, а также всевозможными оригинальными интерпретациями стоической мудрости. Название "Медитаций", датируемое 167 годом н. э., переводится с ta eis heauton, "к самому себе". Это как нельзя лучше отражает суть книги, ведь Маркус действительно писал для себя, что легко может почувствовать каждый, кто читал "Медитации".
Как еще можно понять заметки, в которых без объяснения причин говорится о том, "как [Антонин Пий] принял извинения таможенника в Тускулуме", или, еще более косвенно, о моментах божественного вмешательства, когда он пишет только: "тот, что в Каитете". Это были моменты, слишком незначительные, чтобы попасть в историческую летопись, но повлиявшие на автора, человека, настолько, что он вспомнил о них спустя десятилетия и все еще размышлял над ними.
Медитации" - это не книга для читателя, это книга для автора. Однако именно это делает ее столь впечатляющим произведением, одним из величайших литературных подвигов всех времен. Каким-то образом Марку Аврелию, писавшему исключительно для себя, удалось создать книгу, которая не только пережила века, но и по сей день учит и помогает людям. Как заметил философ Брэнд Бланшард в 1984 году:
Сейчас мало кого волнуют марши и контрмарши римских полководцев. То, за что уцепились века, - это записная книжка с мыслями человека, чья реальная жизнь была практически неизвестна, который записывал в полутьме не события дня или планы на завтра, а нечто гораздо более постоянное - идеалы и устремления, которыми жил редкий дух.
Первые страницы "Медитаций" как нельзя лучше демонстрируют этот дух, ведь книга начинается с раздела под названием "Долги и уроки". На протяжении семнадцати записей и примерно двадцати одной сотни слов (целых десять процентов книги) Маркус уделяет время тому, чтобы признать и систематизировать уроки, которые он получил от важных людей в своей жизни. На этих страницах он признает своего деда за вежливость и спокойствие нрава, отца - за мужественность без показухи, мать - за набожность и щедрость, наставника - за привитие положительной трудовой этики, богов - за то, что окружали его хорошими людьми. Он даже благодарит - если не