— Вот как? А я полагал, что во Франции это случается. В общем, я спросил месье Кузинье, как дела, а он стал рассказывать мне какие-то страшные вещи про убийство своей жены и месье Пино. Я был так поражен, что тут же позвонил отцу месье Пино с просьбой найти адвоката. Я подумал, что только юрист способен квалифицированно разобраться во всей этой ужасной ситуации. Мне, иностранцу, это было совершенно не под силу. Остальное вам известно.
— А зачем вы заклеили ему рот скотчем? — как бы мимоходом осведомился прокурор.
— Разве? Ах, да! Понимаете, его признания разрывали мне сердце. Ведь мадам Кузинье и в особенности месье Пино были моими друзьями.
На протяжении всего рассказа комиссар отчаянно ерзал в кресле. Наконец терпение его лопнуло, он вскочил.
— Что за бред! — крикнул он вне себя. — Я не могу слушать эту галиматью!
— Сядьте! — сухо скомандовал ему прокурор. — Сядьте и успокойтесь! Держите себя в руках. Вы заслужили это издевательство… В отличие от меня, который подвергается ему по вашей вине!
***
— Ваши предложения, мэтр? — хмурясь, повернулся прокурор к мадам Гейнсбур.
— Ну это же ясно! — задорно отозвалась мадам Гейнсбур. Рассказ Норова ее развеселил, она уже не сомневалась в своей победе. — Моего клиента отпускают на свободу без предъявления обвинений. Со своей стороны, я гарантирую, что ничего из случившегося не просочится в прессу.
— Какая наглость! — не удержался оскорбленный комиссар.
— Вы любите Францию, месье Норов? — вдруг поинтересовался прокурор, меняя официальный тон на светский, почти дружелюбный.
— Любил, — кивнул Норов. — Но под влиянием последних событий несколько остыл.
— Э-э! — поморщился прокурор. — Quel dommage! (Какая досада!) Пара идиотов и один негодяй не являются олицетворением Франции! Франция это…
— Liberté, Égalité, Fraternité, (Свобода, Равенство, Братство). Да, да, я успел заметить.
Прокурор с сожалением покачал головой.
— Вы настроены скептически. Надеюсь, ваше разочарование пройдет. Очень надеюсь… Так или иначе, вы свободны, месье Норов.
— Вы его отпускаете?! — ахнул комиссар, не веря своим ушам. — После всего, что он натворил?!
— Да, я отпускаю его, — с достоинством подтвердил прокурор. — И делаю это не только во имя справедливости, но и ради спасения вашей репутации! Если имя месье Норова исчезает из материалов дела, во всяком случае, из определенной части, то честь раскрытия преступления достается полиции. В противном случае окажется, что все распутал он, иностранец, а французская полиция села в лужу! Вы этого хотите, комиссар?
— Ничего подобного! — горячо запротестовал комиссар. — Мы и без него раскрыли бы это преступление! Мы сразу напали на след и держали все нити в своих руках! В конце концов, месье прокурор, эти преступники — всего лишь деревенские фермеры! Они орудовали наспех, кое-как, даже не сумели спрятать концы в воду! Вчера мы их прижали! Кузинье еще отпирается и надеется выкрутиться, но мадам Пино уже во всем созналась! Не позже понедельника мы бы произвели аресты, мы ждали лишь результатов экспертизы…
— Но вы подписали ордер Лансаку на обыск месье Норова! — усмехнулся прокурор.
— Благодаря этому мы нашли орудие преступления! — не сдавался комиссар. — Что касается Лансака, то он просто идиот!
— Лансаку придется уйти в отставку, — ледяным тоном заметил прокурор. — И я приложу к этому все усилия. Но вы ведь не собираетесь уходить? Вы намерены продолжить свою замечательную карьеру, не так ли, комиссар?
Комиссар разом сбросил обороты.
— Э-э… да… конечно… — промямлил он. — Если вы меня поддержите…
— В таком случае делайте, что я говорю!
Прокурор недовольно фыркнул, помолчал и обратился к мадам Гейнсбур:
— Мэтр, вы не хотите поздравить комиссара с блестящим раскрытием запутанных преступлений? Благодаря его усилиям ваш клиент очищен от подозрений.
В умных ироничных глазах мадам Гейнсбур мелькнуло торжество.
— Поздравляю, месье комиссар! — торжественно проговорила она, пряча усмешку. — Месье Норов и я очень вам признательны. Об этих убийствах говорит вся Франция. Если бы вы не остановили преступников, страшно подумать, что еще они бы натворили!
— Дело на контроле у министра, — добавил прокурор. — Так что, полагаю, месье комиссар вправе рассчитывать на награду.
Комиссар, сидевший с кислой миной, при этих словах расцвел.
— Поверьте, месье прокурор, я старался не ради награды!.. — забормотал он. — Я люблю свою работу и пытаюсь делать ее хорошо.
— Позаботьтесь о том, чтобы месье Норов получил назад изъятые у него вещи, — сказал прокурор. — Кроме пистолета, — не удержался он, лукаво косясь на мадам Гейнсбур. — Его ведь не было, не так ли, мэтр? Вы отлично поработали в этом деле. Если у меня когда-нибудь случатся неприятности с полицией, я непременно обращусь к вас за помощью.
— Благодарю вас, месье прокурор, — мадам Гейнсбур чуть порозовела от удовольствия.
Норов поднялся.
— Я могу идти?
— Да, — подтвердил прокурор, тоже вставая из-за стола и протягивая ему руку. — Приятно было с вами познакомиться. Вы очень необычный человек, месье. Буду откровенен: вы произвели на нас впечатление… Не так ли, месье комиссар?
Комиссар был застигнут врасплох, но сумел выдавить из себя улыбку.
— Э-э-э… да… разумеется, — промямлил он.
***
Небольшая бежевая машина мадам Гейнсбур, марку которой Норов не успел разглядеть, была припаркована возле входа в полицию, на служебной стоянке. Внутри салона царил беспорядок, на заднем сиденье валялись какие-то бумаги, папки и зеленый шарф с причудливым восточным узором. Забираясь в машину, Норов с облегчением сорвал мешавшую дышать маску, надоевшую ему за время пребывания в полиции, куда их прямо от прокурора повез комиссар, чтобы вернуть Норову вещи.
Мадам Гейнсбур сияла. Она ожидала от Норова заслуженной похвалы, но он, вместо этого нетерпеливо спросил:
— Вы выяснили, как дела у мадам Полянски?
Он не хотел задавать этот главный для него вопрос при прокуроре и комиссаре.
Светлые глаза мадам Гейнсбур как-то испуганно взмахнули ресницами. Она стянула маску с лица, на котором сейчас не было улыбки, и машинально сунула ее в дверной карман. Он только сейчас заметил, что у нее тонкий нос с горбинкой. Он шел ей, этот характерный нос, хотя и придавал ей нечто хищное. Глядя в ее красивое изменившееся лицо, он сразу понял, и похолодел от предчувствия неминуемого.
— Я очень сожалею, — медленно и тихо проговорила она вместо ответа.
Сердце его оборвалось.
— Вы сожалеете, — повторил он непослушными губами. — Значит, она?…
Мадам Гейнсбур молчала.
— Ясно, — сказал он.
Он рванулся из машины, быстро, почти бегом кинулся вдоль стоянки, видимо, не понимая, что делает, метров через двадцать опомнился, остановился, вернулся и вновь сел на пассажирское кресло.
— Простите, — глухим голосом произнес он, избегая смотреть на нее.
Миндальные глаза мадам Гейнсбург, еще недавно ироничные, увлажнились.
— Я понимаю,… — начала она,