— Романтичнее, — согласился Норов. — У этого плана лишь один изъян: для того чтобы он осуществился, мне пришлось бы надолго отправиться в тюрьму.
— Извините, месье Поль, — виновата проговорила она. — Я не подумала о вас…
— Пустяки, — кивнул Норов.
— Я позвонила Даниэлю и все ему рассказала. Он поначалу отказывался ехать, говорил, что это опасно, что если кто-то узнает о нашей встрече, это навлечет подозрение на нас обоих. Но я припугнула его тем, что пойду в полицию и все расскажу. И он примчался… Он все сделал сам, спасибо ему, я только помогла отнести Жана-Франсуа на кухню, а потом сидела в спальне и плакала, пока Даниэль не пришел и не сказал, что все кончено…
— Сочувствую, Лиз. И вам всем тоже, — Норов посмотрел на застывших в ужасе французов. — Сожалею о доставленных мною неудобствах; правда — не самая удобная вещь.
Никто ему не ответил.
— Полагаю, уже можно вызывать полицию, — деловито произнесла мадам Гейнсбур посреди всеобщего молчания.
Реми встрепенулся, приходя в себя.
— Аресты в моем доме? Только не это!
— Боюсь, вызова полиции не избежать.
— Неужели ничего нельзя как-то иначе?! — нервно проговорил Кристоф. — Вы же видите, в каком состоянии мама! Да и мы все!
Норов поднялся.
— Я пока постою на крыльце, — сказал он мадам Гейнсбур. — Подышу свежим воздухом. Что-то мне душно.
Глава восьмая
В полицейском отделении Альби, куда мадам Гейнсбур поехала вместе с Норовым, его почти не допрашивали. Полицейских в первую очередь интересовала судьба жандармов, оставленных в лесу. Норов показал свой телефон с фотографией и полицейские его изъяли.
На поиски были отправлены две бригады, командовал которыми высокий худой капитан. Когда кортеж из нескольких машин и реанимобиля с сиренами и мигалками домчался до леса, уже начинало темнеть. Въехать в чащу не представлялось возможным, пришлось бросить машины и пробираться пешком.
Двигались гуськом, Норов, в наручниках, под присмотром хмурого большого араба в бронежилете, с сержантскими нашивками, шел в середине колонны. Дороги он почти не помнил, но полицейские, пользуясь навигатором, в его указаниях и не особенно нуждались. Мадам Гейнсбур мужественно продиралась сквозь колючий кустарник рядом с Норовым, чертыхаясь по поводу своих безнадежно порванных колготок. Замыкали шествие медики с носилками, металлическим чемоданчиком и оранжевыми пледами. Все, включая Норова и мадам Гейнсбур, были в масках. Капитан приказал включить фонарики; хотя особой необходимости в этом не было.
Зрелище полуголых, продрогших до костей жандармов, прикованных к деревьям в вечернем сумеречном лесу, в перекрестных лучах фонарей было удручающим и драматичным. Долговязый Дабо пребывал в прострации. Подогнув внутрь носки длинных худых голенастых ног, опираясь затылком о ствол и осовело глядя перед собой невидящим взглядом, он что-то бормотал, может быть, молился. Пере, видимо, уже отчаявшийся, при появлении спасателей заплакал. Рыхлый толстый Лансак, осев на корточки, свесил голову и не подавал признаков жизни.
Как только его освободили, он мешком повалился на бок. Его переложили на носилки, принялись чем-то растирать ноги, измерять пульс и давление; вкатили укол, и лишь, когда он открыл глаза и издал слабый стон, медики занялись остальными.
Мадам Гейнсбур быстро сделала несколько снимков на свой телефон.
— Здесь запрещена съемка, мадам! — забеспокоился араб-сержант.
— Не «мадам», а мэтр Гейнсбур, — высокомерно поправила она. — Я не журналист, месье, а юрист. И имею полное право фиксировать улики.
Полицейские подняли носилки с Лансаком и понесли к машинам. Медики бережно вели следом Пере и Дабо, завернутых в оранжевые пледы.
— Что вы натворили, месье! — тихо, с укором проговорила Норову мадам Гейнсбур.
— Простите, я надеялся, это будет выглядеть более сексуально, — тоже негромко отозвался он. — Наверное, надо было тоже надеть на них маски?
— Это не смешно!
Рослые полицейские с нескрываемым любопытством разглядывали невысокого немолодого Норова, пытаясь понять, как ему удалось совладать с тремя вооруженными жандармами.
— Со мной бы у тебя этот номер не прошел! — внушительно сообщил Норову сержант.
— Они тоже так думали, — заметил Норов, как бы про себя.
— А я тебе говорю, не прошел бы! — повторил араб, начиная заводиться.
— А ты попробуй, — предложил Норов.
— Месье, месье! — прервала их мадам Гейнсбур. — Прекратите немедленно! Месье Норов, в вашем таланте наживать неприятности я уже убедилась. А вас, месье, я попрошу соблюдать формальности.
— Формальности! — проворчал тот. — Пусть скажет «спасибо», что меня там не было.
— Одному из нас точно повезло, — согласился Норов.
***
На лужайке показалось трое мужчин. Первый, державшийся начальственно, был уже за 50, худощав, среднего роста, в темном костюме, с редкими мышиного цвета волосами, морщинистым лицом и острыми колючими глазками из-под крупных роговых очков. Неотступно за ним следовал смазливый молодой человек с большой черной папкой под мышкой, вероятно, помощник. Третьим был коренастый, животастый сердитый южанин лет сорока, черноволосый, заросший густой неряшливой щетиной. На нем поверх темной одежды был бронежилет.
При их появлении полицейские сразу подтянулись, худой капитан поспешно подошел к ним и принялся негромко докладывать.
— Прокурор и комиссар, — шепнула Норову мадам Гейнсбур.
— Который прокурор? В очках? Неприятный? Впрочем, приятных прокуроров, наверное, не бывает.
— Он злой, но очень умный, — сказала мадам Гейнсбур. — Мне приходилось иметь с ним дело.
— Хотя бы один умный человек в этой компании не помешает. А небритый — комиссар? Он тоже умный?
— Нет, он просто злой.
Рассеянно слушая доклад, прокурор осматривал место и на мгновенье задержался на Норове своими цепкими глазами. Потом церемонно издали раскланялся с мадам Гейнсбур и что-то сказал комиссару. Тот подошел к ним.
— Бонжур, мэтр, — хмуро поздоровался он с мадам Гейнсбур. И смерив Норова недружелюбным взглядом, прибавил, — наворотил делов ваш подопечный!
— Месье, молчите! — предупреждающе проговорила мадам Гейнсбур, видя, что Норов собирается ответить.
— Я всего лишь хотел сказать «бонжур» комиссару, — пожал плечами Норов.
И в ответ на удивление, мелькнувшее в глазах комиссара, пояснил:
— Просто пытаюсь вежливым. Мы же во Франции.
Комиссар усмехнулся.
— Ничего более умного, полагаю, я от него не услышу? — спросил он, обращаясь к мадам Гейнсбур.
— Боюсь, ничего более умного вы не воспримете, — вежливо ответил Норов.
— Прекратите немедленно! —