– Ребята, – ответил капитан Форбс, когда они кончили, и я думал, что он сейчас заплачет, такой у него был соболезнующе печальный вид, – ребята, вы сами не понимаете, чего хотите. Вы форменные идиоты, если так говорите. У вас нет никакого понятия о благодарности. Никогда еще в жизни мне не приходилось иметь дела с такой наглой командой, и в сорок шесть лет я не собираюсь учиться заново, как управлять судном. Убирайтесь ко всем чертям на бак, поганые скоты, пока я не проучил вас как следует!
И они стояли, как окаменевшие, не спуская глаз с дула двух кольтов, уставленных на них Форбсом.
Как я говорил, Форбс ничего общего не имел с сентиментальностью или романтикой. Он был слишком расчетливым и современным для этого.
И как стадо шакалов, укрощенных на время, но не усмиренных навсегда, насколько можно было видеть по их злобным взглядам и слышать по соответствующим восклицаниям, люди медленно и неохотно ушли на бак.
В течение недели мы больше не слышали от них жалоб, а затем, когда мы добрались до широты Новой Каледонии, произошло нечто такое, что заставило их бросить всякую мысль о мятеже.
Один из подвахтенных заметил бутылку, плававшую на поверхности. Бутылка была закупорена и окрашена в белый, красный и синий цвета.
Это было слишком необычно, чтобы пройти мимо, не обращая внимания, и даже хитрый шотландец заинтересовался. По его команде мы легли в дрейф, спустили шлюпку и поймали бутылку.
Из-за краски, которой она была покрыта, мы не могли видеть, что было внутри, но это только увеличило наше любопытство. Форбс позвал меня в свою каюту и ревниво запер за мной дверь, перед тем, как открыл бутылку.
Он выдернул ножом резиновую пробку к вытащил из бутылки листок бумаги. Это нас не удивило. Китобойные суда часто посылают таким образом письма домой. В этой бутылке, однако, был только один листик бумаги. Форбс держал его в руках, и я с возраставшим нетерпением и любопытством наблюдая за ним. Пальцы капитана во время чтения начали дрожать, глаза буквально вылезли на лоб и бурые, обветренные щеки покрылись густой краской.
– Старк, – произнес он, прибавив ужасное проклятие и еле переводя дыхание, когда кончил читать, – возьмите и прочтите это… – и он протянул мне листок.
Я взял бумажку из его дрожавших рук и в один момент проглотил ее содержание.
Вот что там было написано:
«20 градусов южной широты, 172 восточной долготы. Бриг «Мэри Коллен», идущий из Мельбурна в Сан-Франциско. Уже несколько дней люди умирают от непонятной и беспощадной болезни. Вчера мы похоронили двоих. Из двенадцати человек команды могут работать только трое. До сих пор эпидемия развивалась только в кубрике, но сегодня утром помощник заявил, что его лихорадит. Мы в совершенно беспомощном состоянии и нас несет ветром и течением к северу. Недавним ураганом сломало фор-стеньгу и сорвало руль. Мы пробуем исправлять повреждения, насколько хватает сил, но я боюсь, что это бесполезно. Смерть висит над нами. Помогите. Скорейшая помощь необходима, тем более, что на судне груз золота в слитках на полмиллиона долларов.
Л. М. Грент, капитан.»
– Фью – свистнул я и вопросительно посмотрел на Форбса.
– Двадцать градусов южной широты и сто семьдесят два восточной долготы… – пробормотал он, нервно постукивая пальцем по столу и напряженно глядя вверх. Около пятидесяти миль к востоку… Бутылку и судно унесло в разные стороны. Нам не так трудно было бы его догнать, если оно не продвинулось дальше к северу. Но его должно было снести дальше.
– Полмиллиона! – ошеломленно произнес я. – Чьи? Мне никогда и в голову не приходило, что на свете есть столько денег у кого-нибудь!
Форбс изумленно уставился в меня.
– Разве вы не читаете газет? – спросил он. – «Мари Коллен» вышла из Мельбурна около месяца назад. Об этом было в местном «Таймсе». Я помню, что сам был удивлен ценностью груза. Чёрт возьми! Подумайте, какая будет премия за спасение этого груза!
Он сжал кулаки и начал метаться по каюте, как посаженный в клетку леопард. И, как леопард, поглядывал на меня, как будто на добычу, на которую собирался броситься, чтобы ее поглотить. Его вид наводил на меня страх и отвращение, настолько хищной сразу стала его физиономия.
– Значит, вы хотите отправиться спасать этот бриг? – спросил я Форбса.
– Конечно, паренек! И со всей быстротой, какую только позволят нам паруса. Пусть эта рвань на баке жалуется, сколько хочет. Им придется здорово несладко, так как течь на нашей «Гермозе» еще больше усилится.
– Сообщить им об этом? – спросил я.
– Относительно золота? – вопросительно произнес он, бросив на меня острый взгляд, и после паузы прибавил – Гм, сам не знаю… Во всяком случае это не составит большой разницы. Так или иначе, но каждый из нас должен будет получить свою долю… Ладно, можете сказать им. Это, пожалуй, их успокоит, этих проклятых бездельников.
Я отправился на бак и сказал им.
Они слушали мой рассказ с жадным вниманием. Они едва не сошли с ума от дикой радости, но им было мало того, что я сказал, они требовали, чтобы я показал им письмо Грента. Все они знали этот бриг «Мэри Коллен» и большинство читало в газетах о грузе золота. Они сразу забыли и о грязном подмоченном кубрике, и об отвратительной провизии. Все мысли их были теперь всецело заняты сокровищем на разбитом бриге.
Они все, как и Форбс, буквально горели желанием догнать разбитый бриг, и мы поставили столько парусов, что «Гермоза» стала походить на подводную лодку в момент погружения. Люди окончательно не могли уже спать в совершенно залитом водой кубрике и перешли в свободную каюту на средней палубе.
Но ни на второй, ни на третий день никаких признаков «Мэри Коллен» мы не видели. Или ветер гнал ее на север быстрее, чем мы предполагали, или она исправила свои повреждения и взяла нужный курс.
Если последнее предположение было правильным, то мы должны были ее нагнать, так как у нас был тот же порт назначения.
Людей на баке явно охватило нетерпение. Я не мог их заставить выполнять обычные работы на корабле. Если работа не способствовала непосредственно ускорению хода «Гермозы», то ни один из них не желал пошевелить и пальцем.
Сокровище их всех околдовало и они только о нем и думали… Вот чего мы с Форбсом не учли, решив сообщить им о письме Грента.
Затем мы увидели за бортом другую бело-сине-красную бутылку.
Команда заметила ее первая и все с диким воем бросились, как сумасшедшие, на корму, чтобы сказать нам об этом. Моментально была спущена шлюпка и через пять минут безмолвный вестник был доставлен на «Гермозу».
Как и в первый раз, Форбс и я открыли бутылку, запершись в его каюте.
«12 градусов южной широты, 178 – западной долготы. Бриг «Мэри Коллен». Это четвертая бутылка, которую я выбросил за борт, но помощи нет. Наше положение ужасно. Сегодня умер плотник, и я последний из всех, оставшийся в живых, жду смерти с минуты на минуту. Прежде чем все умерли, четверо из нас вытащили на палубу все золото и собирались сгрузить его на шлюпку, чтобы уйти на ней с проклятого корабля. Но она перевернулась, когда ее спустили на воду, и один из людей утонул. Оставшиеся трое не смогли поставить ее на киль. Я остался один с золотом. Поднялся ветер с норд-веста и меня быстро несет к югу. Ищите меня к юго-востоку отсюда. Единственные мои спутники – акулы. Они массами кишат вокруг корабля, как черви. Я начинаю их бояться. У меня еще не было приступа болезни, но если помощь не явится скоро, то я сойду с ума. Л. М. Грент, капитан.»
Пока Форбс после прочтения этого письма ходил по каюте нервными шагами, испуская проклятья, я сидел безмолвно на стуле и думал о судьбе этого обреченного корабля. Я не мог отделаться от настойчиво звучавшей в моей голове фразы из письма: «Я остался