Бенье сам себе ввел успокоительное и снотворное. Он надеялся, что это какой-то одиночный приступ, вызванный переутомлением, решить проблему будет не так уж сложно. Он ведь перед полетом проходил обследование, он точно знал, что здоров!
Однако утро настоящего облегчения не принесло, темные мысли вернулись. К ним добавились и новые симптомы, опять неуловимые для обывателей и понятные опытному медику. Бенье начал прихрамывать, не очевидно, и все же заметно – при том, что никаких проблем с ногами или позвоночником у него не было. Он почувствовал слабость и покалывание в левой руке, позже стала заметна дрожь. Раздражительность и агрессия нарастали.
Что ж, мое первое впечатление об этом человеке оказалось верным. Он мог бы поддаться безумию – так проще. Но Бенье каким-то невообразимым усилием сохранил ясный разум и взял пылающие эмоции под контроль.
Он вспомнил, когда все началось, и попытался найти тех, кто был вместе с ним в зале отдыха. Он выяснил, что эти люди исчезли, и в этом тоже был ответ на некоторые вопросы. Бенье подумывал о том, чтобы обратиться за помощью к коллегам, но в итоге отказался от этой идеи.
– Почему? – напомнила о себе Мира. – Может быть, они сумели бы вас спасти…
– К тому моменту я сильно сомневался, что спасение возможно, – признал он. – Да и потом, я мог сдерживать растущую агрессию, оставаясь в одиночестве. Я понятия не имел, как повел бы себя, если бы рядом оказался кто-то еще. Была и третья причина… Недоверие росло так же быстро, как агрессия. Мне казалось, что они тоже виноваты. Они знали больше, чем сказали мне… Развивающаяся паранойя – это ведь тоже симптом.
Подвох в том, что не такая уж это могла быть и паранойя. Но об этом я предпочел не говорить, Бенье уже все равно, а я все, что нужно, и так учту.
Нельзя сказать, что Бенье просто сдался. Уединившись здесь, в отдаленном лазарете, он долгие часы посвятил самообследованию. Кровь была в порядке, внутренние органы – тоже, анализ не выявил ни посторонних веществ, ни инородных тел в его организме. Проще говоря, происходящее с ним не было ни вирусом, ни инфекцией, ни атакой паразитов.
Вот только менее опасным оно от этого не становилось. Ни один из тревожных симптомов не исчез – и добавились новые, самым ярким из которых стали мучительные судороги. Длились они сначала по минуте, но после приступа, затянувшегося на семнадцать минут и показавшегося Бенье вечностью, он был вынужден признать очевидное.
– И это приводит нас к тому, что происходит теперь, – психолог взглядом указал на изображение собственного мозга.
– Можно было ограничиться сканированием, – тихо сказала Мира.
– Но ведь тогда бы я не смог наблюдать все это! Видите, как они растут? Как сопротивляются лечению?
Мира нервно улыбнулась ему, он улыбнулся в ответ. От него укрылось, как она сжала кулаки, от меня – нет. Она не могла понять, что иногда полное сосредоточение на любимом деле – последнее убежище от страха смерти.
– Вам удалось определить, чем вызван рост? – уточнил я.
– Скоростная генетическая мутация. Необратимая, увы.
Был у меня такой вариант… Я просто надеялся, что он не подтвердится, потому что это делает ситуацию совсем уж паршивой.
Что у нас получается в сухом остатке?
На станцию налетает некий сгусток энергии – назовем это пока так, потому что исходный объект никто не видел. Судя по пятну кристаллов, он изначально был невелик. Он врезается в «Виа Феррату», оставляет на поверхности осадок, излучение же проходит дальше. Оно относительно слабое, потому что не распространяется по станции, полностью угасает на уровне одного лишь зала, да еще и не самого большого. Конечно, чтобы утверждать это уверенно, нужно провести полное обследование людей, находившихся в соседних помещениях. Но пока что никто из них не пропал, да и странностей в их поведении не было, поэтому по умолчанию примем, что они не пострадали.
Зато пострадали те, кто был в том зале. Излучение изменило их, привело их организм в совершенно непригодное для долгой жизни состояние. Мозг начал сам в себе выращивать опухоли, ну а уже эти опухоли влияли на все остальное. Изменения в поведении, неожиданные решения, агрессия или, наоборот, апатия, как у Аниссы Мерлис – это все довольно типичная клиническая картина.
– Так значит, лечения нет? – спросила Мира.
– На нынешнем этапе? Нет, конечно! Вы посмотрите, масса опухолей уже больше массы оставшихся тканей мозга! – невесело, нервно рассмеялся Бенье. Но почти сразу он посерьезнел: – Нет, меня уже не спасти, но в целом, варианты есть. Все зависит от дозы облучения и скорости реакции на него.
– Вы думали о чем-то конкретном? – тут даже я не смог скрыть удивление.
Бенье умирал – и знал об этом давно. А это шок для любого живого существа, при котором даже здоровый разум поддается панике. Что можно придумать в таком состоянии?
Как оказалось, многое.
– Да, – твердо произнес Бенье. – И я считаю, что в первые полчаса, максимум – час после облучения, до того, как мозг начнет формировать первые опухоли, еще можно что-то изменить. Попробовать ввести сочетание «Цереприла», «Аватраны» и, быть может, еще «Рибапина» – или любого аналога… У меня не было времени подумать над дозой, это я оставляю вам, коллега!
Вот такого я от него не ожидал. Я давным-давно привык к смерти – я же монстр, мне положено. Из-за этого я очень редко сожалел о том, что кому-то суждено покинуть этот мир.
Но о его смерти я сожалел. Потому что схема лечения, которую предложил Бенье, – оказавшийся на грани агонии! – была вполне толковой. Пациент получал мозговой стимулятор, сильнейшее успокоительное и препарат для очистки и оздоровления организма. Мозговая деятельность намеренно замедлялась, организму обеспечивалась пауза, чтобы, говоря условно, вернуться к заводским настройкам. Нечто подобное делали в колониях, сталкиваясь с опасными болезнями, способными повлиять на генетический код человека. Да, здесь это вполне применимо…
Но время все равно становится решающим фактором, и в случае Бенье оно безнадежно упущено.
Думаю, Мира тоже понимала это. Но она, при всех своих недостатках, все равно была хорошим человеком, который не умеет спокойно принимать чужую смерть.
– Должно быть что-то еще! – сказала она. – Облучение, может, лазерная операция…
– Перестаньте, – мягко перебил ее Бенье. – Сейчас в моей крови циркулирует целый коктейль препаратов, поэтому я могу общаться с вами спокойно и без боли. Но как только он перестанет действовать, а случится это очень скоро, вернутся судороги, и мое существование станет не только бессмысленным, но и тяжелым.
– Вы готовы умереть? – уточнил я. Мира бросила на меня возмущенный взгляд, который я легко проигнорировал.
– Да, я… Я для этого сюда пришел. Мне хотелось посмотреть, что происходит, но финал мне давно известен. Вот только… Я планировал сделать все сам и ожидал, что это будет проще. А как дошло до дела… Я понимаю, что не выживу, но не могу себя убить, разве это не забавно?
Нет. Это совсем не забавно, но я все равно улыбнулся ему. Я редко улыбаюсь, однако порой появляются люди, которые заслуживают такое одолжение. Улыбка – это не всегда признак симпатии. Иногда это подтверждение того, что все будет сделано как надо.
Бенье это понял, он теперь смотрел на меня с надеждой:
– Вы сможете сделать это для меня?
– Да.
– Это будет… не больно?
– И быстро, – кивнул я.
– Тогда прошу, коллега… окажите честь.
Я смог бы убить его в любом случае, а уж оборвать жизнь человека, который уже в хирургическом кресле да с обнаженным мозгом… Тут большой сложности нет.
Я подошел ближе, стал прямо за спинкой кресла. Я ожидал, что Мира выйдет, не станет смотреть на это, однако она неожиданно приблизилась к Бенье и взяла его за руку. Он перевел взгляд на нее и улыбнулся чуть шире, искренней – Мира его впечатлила.
– Вы очень красивая женщина, как… – начал было он, а закончить уже