Но вот он здесь. Натаниэль был высоким, не спортивным, просто крупным от природы. Чувствовалось, что упражнениями он пренебрегает, мышцы на теле были развиты не гармонично, а ровно настолько, насколько этого требовала работа на ферме, уже наметился выпирающий живот. В принципе, Натаниэль вообще мог бы не работать, от него требовалось лишь следить за роботами, но ему, похоже, нравилось возиться там, среди животных и грядок.
При этом, что еще ироничней, фермер оказался красавцем – с точки зрения той эстетики, которая теперь распространилась по федерации. Правильные черты лица, большие голубые глаза, кудри золотых волос, все то, что так любят рекламщики. Натаниэль, вероятнее всего, осознавал, какая внешность ему досталась: если не сам сообразил, так подсказали уже не раз. Может, потому он и удрал на десятилетнюю миссию? Не похоже, что его привлекала роль модельного фермера, и свою идеальную внешность он старательно поганил: сутулился, волосы стриг абы как, отрастил редкую ассиметричную бороду, которая ему совершенно не шла.
При разговоре он постоянно смотрел на собственные ноги и бубнил так, будто за каждое слово ему полагался удар хлыстом. Сначала Сатурио решил, что это типичная реакция на кочевников – многие вот так закрываются! Однако скоро полицейский разобрался, что никакого страха Натаниэль не чувствует, кочевники быстро такое улавливали. Фермеру просто не нравилось, что его оторвали от работы ради такой мелочи, как убийство с особой жестокостью.
– Вы с ним общались? – уточнил Сатурио, когда Натаниэль повел его к постройке, в которой жили работники фермы.
Этот отсек станции был особенным – похожим на все фермы, но при этом не похожим на другие зоны «Виа Ферраты». Видимо, потому что люди действительно привыкают ко всему, а вот животные и растения готовы принимать новые условия лишь до определенного предела.
Стены и потолок в отсеках ферм всегда оформлялись голографическими экранами, на которые транслировались природа и небо Земли в соответствии со временем суток. Там же, среди экранов, крепились специальные лампы, обеспечивавшие растения необходимым светом. За правильный состав воздуха отвечала чувствительная система датчиков и фильтров, не позволявшая ему становиться ни слишком сухим, ни слишком влажным.
Сразу у лифта располагались поля, грядки и сады, за ними просматривались серебристые полусферы промышленных теплиц. По одну сторону от единственной дороги находилась территория животных: загоны и два поля с быстрорастущей травой. По другую – постройки, принадлежащие людям: настоящий фермерский дом, глядя на который невозможно поверить, что все это располагается на станции, небо – это стены, а за стенами – безжизненный космос…
Для Сатурио редкие визиты сюда становились минутами отдыха и успокаивающего самообмана. Натаниэль же к уникальному окружению привык, вел себя он все так же – сдержанно, чуть напряженно, как человек, который понимает, что не имеет права на раздражение, и все равно испытывает его.
– Он общался со мной, – уточнил фермер. – Я с ним поговорил при знакомстве, сразу сказал, что дальше буду вызывать его по необходимости. Необходимости не было.
– Но он все равно приходил?
– Иногда. Ему казалось, что, раз мы тут проведем десять лет, дружеское общение обязательно.
– Он был навязчивым?
На сей раз Натаниэль с ответом не спешил, он на пару секунд задумался, потом покачал головой.
– Нет, он был обычным. Так поступают многие, если не все. Сначала хотят дружить.
– А тебе это не нужно?
Фермер обращение на «ты», конечно же, заметил, но обижаться не стал. Все ведь знают, что кочевники хамоватые и наглые. Сатурио предпочитал использовать этот стереотип – все равно будут осуждать, так пусть хоть за дело!
– Мне это не нужно, – подтвердил Натаниэль. – Мне нравится моя работа – в том числе и за то, что с людьми тут общаться не обязательно. Ирвин сумел это понять. Поэтому я считаю, что мы поладили.
– Если он общался не с тобой, то с кем тогда?
– Я не знаю. Но это происходило в его свободное время и не на ферме. Он жил вот тут.
Они добрались до фермы – деревянного дома, окруженного цветами, оплетенного разноцветными лианами. Судя по аромату меда, зависшему в воздухе, все они были настоящими. Но Сатурио удивило даже не это, а крупные желто-бурые насекомые, с жужжанием перелетавшие от соцветия к соцветию.
– У вас тут и пчелы есть? – поразился кочевник.
– Мой эксперимент, – еле заметно усмехнулся фермер. – Не знаю, сколько проживут, но пока держатся.
Похоже, Натаниэль был не так уж далек от ученых-фанатиков, как изначально предполагал Сатурио.
В комнату погибшего полицейский вошел один. Помощь фермера здесь не требовалась, а добровольно Натаниэль бы и лишнего слова не произнес. Да и толку от него? Он явно не врал, когда говорил, что не был близко знаком с Ирвином.
Если спальни в основной части станции чем-то напоминали каюты круизных лайнеров, то здесь, на ферме, они были копией типичного деревенского дома прошлого – или первых колоний. Простая мебель, минимум техники, и даже та, что есть, замаскирована деревянными панелями, чтобы не портить единство интерьера.
Похоже, Ирвин принял комнату в стандартном оформлении и за прошедшие недели не пытался изменить под себя. Ему это просто было не нужно – и тут Сатурио его понимал, он сам так жил.
Вот только расследованию это не помогало. Недавний заключенный привез с собой минимум личных вещей, и среди них не нашлось даже намека на то, за что ему могли мстить. Ирвин не хранил опасное оружие или наркотики, у него не было ни игрушек, ни видео, указывающих на преступные сексуальные извращения. Он был обычным до тошноты… только вряд ли ему мстили за это.
Сатурио изучил все, что мог, заглянул в компьютер, даже запахи запомнил. Только он уже предчувствовал: бесполезно. Похоже, убийство Ирвина не имело никакого отношения к самому Ирвину, как бы чудовищно это ни звучало.
Натаниэль дожидался его у выхода из дома. Фермер нервничал, но связано это было скорее с тем, что его отвлекли от работы, чем с тем, что на его территории задержался кочевник. За такое Сатурио готов был многое ему извинить.
– Сюда не приходили посторонние? – уточнил полицейский. – До смерти Ирвина или сразу после?
– Никого.
– Если придут – свяжешься с полицией.
– Хорошо.
– Смерть Ирвина как-нибудь повлияет на ферму? То, что нас лишили ветеринара, можно считать диверсией?
– Нет. У нас есть второй ветеринар, и я изучал основы в академии, многие болезни вылечить сумею. Угрозы для фермы пока нет.
Не похоже, что Натаниэль обдумывал ситуацию, пытаясь построить собственную теорию случившегося. Ему хотелось побыстрее вытолкать отсюда кочевника, и Сатурио его наконец порадовал, шагнув в лифт.
Фермер даже не скрывал, что доволен, а вот у полицейского поводов для хорошего настроения не было. Все теории срывались до того, как он успевал их выстроить… Ирвина убили не ради мести, не ради вреда станции, не из-за личной неприязни…
Но если Сатурио это сбивало с толка, то отец, выслушав его доклад, остался невозмутим.
– Гюрза постарался, не иначе. Вот поэтому мы и должны найти подонка.
– Мы сосредоточимся только на нем?
Вопрос Сатурио заключался не в этом. Просто порой бывает смысл, который нельзя облекать в слова, приходится ограничиваться намеками. Но старший кочевник знал, что отец его поймет – и по тону, и по взгляду.
Они не только в Гюрзе подозревали бессмысленную жестокость – и они уже не раз об этом говорили. Однако отец остался непреклонен:
– Мы будем искать лишь его. Ты прекрасно знаешь, что наша миссия уже столкнулась с некоторыми непредвиденными обстоятельствами.
– При чем тут это? – растерялся Сатурио.
– При том, что мы сейчас должны сплотиться, а не подозревать друг друга. Гюрза – однозначный враг, на нем и сосредоточимся.
Это было правильное решение, понятное, и спорить с ним Сатурио не собирался – а избавиться от мысли, что отец совершает ошибку, все равно не мог. Потому что, если Отто уже позволил остальным кочевникам услышать подобные рассуждения, может ли оказаться так, что убийца, не раз проявивший себя на других станциях, окончательно перестанет сдерживаться?
* * *
Мира не поверила, что это сделал Гюрза. Она и сама не понимала толком, почему, не поверила и все, хотя логики