Барсукин всё время проводил с вождями на банкетах, первым пробовал все блюда и первым пил всё, что им наливали. Ещё четыре огромных охранника прикрывали своими телами немалые тела двух вождей.
Двадцатого числа в два часа ночи акустик доложил Пронину, что слышит подозрительные шумы по правому борту. Что это? Всякое может быть. Крупная рыба, разрушение почвы или непрошеный гость.
Иван Николаевич насторожился, вызвал Петрова.
– Толя, проверь, что там, у правого борта. Будь аккуратен. Готовься к неожиданным обстоятельствам. Малина!
– Хлеб! – ответил Анатолий, и Пронин крепко пожал ему руку.
Петров облачился в гидрокомбинезон ГК-3 и по штормтрапу с левого борта скрытно спустился в воду. Связи у него не было, из оружия – только нож. Пронин наблюдал за его погружением, а потом перешёл к правому борту – туда, где акустики услышали странный звук.
Пирс ярко освещался прожекторами, ночное море слегка фосфоресцировало. Пронин, орудуя своим любимым фонарём, вглядывался в морскую пущу – туда, где исчез Толя. Через несколько минут он заметил несколько пузырьков воздуха, поднявшихся на поверхность, и всё. Минуты ожидания были мучительны. Вдруг фал штормтрапа дёрнулся, и ребята вытащили Анатолия на палубу. По перекошенному лицу юноши было ясно, что под водой что-то произошло.
– Рыба небось о борт ударилась, – подмигнув, спросил Иван Николаевич Петрова.
– Да, просто большая рыба. – Ответил Анатолий машинально, с трудом разжимая посиневшие губы.
– Пойдём на корму, расскажешь, я старый рыбак, – и Пронин отвел его метров на двадцать в сторону от лишних ушей.
– Рассказывай!
– Пирс ярко освещён огнями, так что какая-то видимость была, – нервно начал Толя. – Я осторожно обогнул корму крейсера и сразу заметил, что примерно посредине корпуса, как раз напротив того участка, где расположены пороховые погреба, темнеет силуэт пловца.
Анатолий тяжело дышал. От нервного напряжения и Пронин раскашлялся. Но молодой офицер продолжал свой рапорт:
– Он, сволочь, ставил магнитную мину. И был так увлечён своим делом, что даже не заметил моего приближения. Он ножом счищал прилипшие на корпус крейсера ракушки, чтобы липуху свою прочнее пришпилить. Я осмотрелся, по всем правилам он не должен был действовать в одиночестве. Но, честное слово, вокруг никого не было. И тогда я из глубины пошёл прямо на него.
Пронин достал фляжку: «На, выпей». Там был любимый коньяк Ивана Николаевича – «Двин».
Петров глотнул.
– Когда я приблизился к нему, он повернулся от борта, чтобы уходить. Я резко схватил его за ноги и рывками потащил вниз, на себя. Когда со мной поравнялось его лицо, я наотмашь ударил ножом по горлу. Я перерезал его вместе с дыхательными трубками. Всё произошло автоматически, этот приём мы отрабатывали в разведшколе. Я видел, как в воде образовалось бурое пятно крови, а из аппарата пошли пузыри воздуха. Я приблизил лицо к себе. Поразило, что он был без маски. А очки ныряльщика были с диоптриями.
Он ещё раз хлебнул из фляги.
– Что дальше? Я снял мину, подковырнул её ножом и отбуксировал к дальнему краю пирса – метров за 200 от корабля.
– Молодец!
– А тело осталось там.
– Вот что, – сказал Пронин, – возвращайся, отдели голову от тела и в мешке я подниму его на борт, а тело отбуксируй подальше и пусти по течению к чертовой матери.
– Так и сделаю, Иван Николаевич.
– Вот тебе и хлеб – малина…
Пронин поднял мешок с добычей. Уединившись у себя в кубрике, сфотографировал голову в разных ракурсах, прикрыв полотенцем отрезанную шею. А потом отдёрнул полотенце и сфотографировал так, чтобы было ясно видно, что голова отрезана. Лицо принадлежало мужчине лет пятидесяти – немного моложе самого Ивана Николаевича. Потом спустился в котельное отделение и, пока никто не видел, сжёг голову. Рано утром Пронин постучался в каюту к Булганину. Они были знакомы с девятнадцатого года, ещё по работе в ЧК.
– Товарищ Булганин, сегодня ночью была совершена попытка взорвать крейсер.
– Что ты несёшь, Иван?
– Посмотрите на фотографии.
– Это что – голова?
– Да, голова обезвреженного пловца-диверсанта. Он собирался отправить нас всех на тот свет с помощью одной замечательной мины.
– Да ты понимаешь, что сейчас может произойти международный скандал?
– Понимаю, что мы могли бы уже взлететь на воздух.
Булганин ещё раз посмотрел на фото, а Пронин подробно рассказал ему про мину и ночное происшествие.
Седовласый, барственный Булганин налил себе и Пронину по стопке.
– Ты только Никите эти художества не показывай, с ним инфаркт будет. Мы-то с тобой и не такое видали. Эх… Ну, давай, за Госбезопасность! И за нашего Железного Феликса!
Они выпили.
Председатель правительства спросил Пронина, выпучив глаза:
– И ты сжёг голову у нас в котельной? Просто бросил и сжёг?
– А что мне её было для кунсткамеры беречь? Уверен, что наши коллеги из Ми-6 всё прекрасно поняли и второй попытки не будет.
– Ну, ты орёл! Все мы постарели, а ты орёл.
– Ну, если ты, Николай, одобряешь наши действия в этой нештатной ситуации, то я прошу одного. Орден Красной Звезды Толя Петров заслужил честно.
Булганин качнул седой гривой:
– Без сомнений. Славный парень.
Когда Пронин и Булганин с купюрами и без фотографий рассказывали об операции Хрущёву, тот в первую очередь спросил:
– А почему с докладом не пришёл Барсукин?
Иван Николаевич пожал плечами.
– Не знаю, наверное, спит после того, как дегустировал, чем вас хотят отравить…
– Но-но, не забывайтесь!
«Где вы, командор Крэбб?»
– Как вам угодно, Никита Сергеевич.
Разразился дипломатический скандал. СССР фактически обвинил Великобританию в нарушении гарантий неприкосновенности. Булганин сдержал своё обещание и представил лейтенанта Петрова к высокой награде.
На дневном мероприятии Хрущёв в свойственной ему развязной манере спросил первого лорда адмиралтейства: «А что за пловец нырял возле нашего крейсера?»
Тот кисло отшутился. Только через сутки шеф британской разведки Ми-6 докладывал премьер-министру Энтони Идену, что бесследно пропал командор Крэбб.
Через два дня газеты запестрили заголовками: «Где вы, командор Крэбб?», «Исчезновение командора», «Командор Крэбб. Поиски продолжаются!»… Через два месяца Серов пригласил в свой кабинет Пронина, налил два стакана хорошего коньяка. Вручил удостоверение и Звезду Героя, а также личную благодарность Хрущёва. Вручил и сказал: «Не носи и не болтай… Дай обниму тебя, Иван Николаевич! Не подвёл».
А Толик свято хранил государственную тайну. Никому не рассказывал про свой подводный бой. Кроме одного человека – Анны Ивановны.