Пронин посмотрел на этих тощих деревенских мальчишек. В стране неурожай, было голодно, но он не имел права их отпускать. Берия всё равно узнает от других сотрудников: на шум к малиннику уже подошли два офицера.
– Отведите в комендатуру, – нехотя скомандовал Иван Николаевич.
Вечером он, как положено, в подробностях, доложил Берия о проникновении на территорию.
– Диверсанты, хотели меня убить! – категорично заявил маршал, устало погрузившись в кресло после долгого рабочего дня.
– Нет, Лаврентий Павлович, просто деревенские пацаны за малиной залезли.
Берия строго посмотрел на Пронина сквозь пенсне. У немцев в войну был целый диверсионный отряд из таких мальчишек.
– Расстрелять!
Иван Николаевич остолбенел, он таким давно не видел Берия. В чём дело? Откуда такая свирепость?
– Вы меня слышали товарищ Пронин?
– Так точно, товарищ Берия, но я исполнять этот приказ не стану. Это наши советские пацаны, они просто с голодухи собирают малину и на рынке меняют её на хлеб. Можете меня увольнять.
– Я тебя… – Лаврентий Павлович осёкся. – Иди!
Через час он снова вызвал Пронина.
– Где пацаны?
– В комендантской.
– Не расстрелял? – уже почти шутя спросил он.
– Нет.
– Накорми и отпусти, – не глядя на Пронина, Берия произнес задумчиво. – Я сегодня понял, что спасать меня ты можешь, жизнь можешь за меня отдать, а вот убить ты за меня не можешь.
– Так точно, товарищ Берия.
– Ты давно хотел вернуться на оперативную работу в контрразведку. Я позвоню, кому надо. Можешь сдать дела заму и приступать к новой работе. Благодарю за службу.
– Служу Советскому Союзу.
Пронин накормил ребят на кухне, предварительно отмыв Анатолия в душе. А за компотом стал расспрашивать. Начал с Толи.
– Хочешь быть подводником? Сколько ты там не дышал?
– Да! Тренируюсь. Это я ещё волновался. А так на четыре минуты спокойно могу задерживать дыхание.
– А ты? – спросил он его товарища Серёгу.
– Я столяром хочу быть.
Пронин решил проводить их до деревни – всё равно здесь, на объекте, у него больше не было дел.
Вечернее июльское солнце слегка припекало. У ворот госдачи Иван Николаевич издалека заметил одинокую женскую фигуру. Стройная, высокая, в ситцевом платье. На плечи накинут простой лёгкий платок. Но она была абсолютно седой. И сжимала губы в такой скорби, что Пронин на секунду оторопел.
– А это Анна Ивановна, наша учительница, – сказал Серёга.
– Ждёт нас, волнуется, наверное, – отозвался Толик.
Пронин передал ребят из рук в руки этой седой женщине. И долго смотрел им вслед.
Потом он узнал её историю…
Эта женщина пришла к ним в класс в сорок пятом году. И ребята отнеслись к ней жестоко. Слишком уж странно она выглядела: молодая, а седая, как ведьма, и с выцветшими глазами. Бабки про неё говорили: «Колдунья!».
– Мы то снежками её забросаем, то ещё чем, – рассказывал Анатолий, смущаясь.
Вела она русский и литературу. И порой надолго уходила в себя, в свой внутренний мир, как будто впадала в ступор.
– Стыдно об этом рассказывать. Но… Однажды мы вдвоём залезли на крыльцо школы и, когда Анна Ивановна вышла, стали сверху писать на неё… Она стояла, оторопев, а потом повернулась поглядеть, кто это делает. Прямо в глаза нам заглянула. А мы всё продолжали писать ей в лицо и смеяться. Смеялись и другие мальчишки, стоявшие поблизости. Только девчонки не смеялись.
А на следующий день она собрала весь класс и стала рассказывать. «Была поздняя осень сорок первого года. Ленинград. Мы были в блокаде, голодали. Умерла мама. Папа сказал, что похоронил её, а через несколько дней ушёл в ополчение. На столе он оставил записку: «Ухожу на фронт, наверное, доченька, никогда больше не увидимся. Люблю тебя больше жизни, как и маму. В кладовке найдёшь мясо и крупу, вари и ешь. Дотянешь до весны, а там я, если буду жив, тебя вывезу». В городе не топили. Кладовка была, как морозильник. Ближе к весне, когда я съела почти всё мясо, я обнаружила там голову мамы». Она говорила об этом и даже не плакала. Видно, давно выплакала все слёзы.
Отец не похоронил маму, а разрубил на части, и я всю зиму ела её… Отец спас меня, но я за один час поседела и стала такой психически ненормальной ведьмой. Меня вывезли в марте и спасли, но я не знаю, зачем я живу. Если вам доставляет удовольствие морально надо мной издеваться, кидайте в меня землю, писайте. Но знайте, что вы хуже фашистов».
Она села и, нет, она не плакала, просто всё тело её тряслось.
Толя с Серёжкой тогда дали клятву, что никому больше не дадут её в обиду.
Они с ней подружились и стали почти ежедневно провожать Анну Ивановну до дома. Она жила неподалёку от школы, но иногда впадала в такое состояние, что и в двух соснах могла заблудиться. Общаясь с мальчишками, она постепенно приходила в себя.
Они не бросали Анну Ивановну, а Пронин не бросал ребят.
Иван Николаевич помог Серёге устроиться в ФЗО, и он выучился на краснодеревщика. А Толю приняли в морское училище подводников. Тогда это не стоило труда генерал-майору Госбезопасности.
И вот сейчас, спустя девять лет, перед ним стоял Анатолий, крепкий, мускулистый молодой человек, его протеже. Иван Николаевич уже навёл справки у командования, что он один из лучших аквалангистов, диверсантов и подрывников. Многому научился, многое умеет.
– Вот что, Анатолий, я подбираю группу отважных ребят, хочу в неё тебя привлечь и кое-кого из твоих друзей. Вот посмотри, кого рекомендует ваше руководство. – Пронин протянул ему лист с не слишком длинным списком фамилий.
– Хорошие ребята, только этого не берите.
– Юдина Петра?
– Да, он ненадёжный, всё гребет под себя, выслуживается перед каперангом. Не доверяю таким.
Пронин улыбнулся.
– А к Анне Ивановне ходите?
– Конечно. Этим летом крышу ей подлатали. Серёга у нас знатный краснодеревщик, он ей шкаф настоящий смастерил.
– Рад был тебя увидеть. Хлеб или малина?
– Малина, – рассмеялся Толя.
– Это наш с тобой пароль будет. Пароль – хлеб, отзыв – малина. На крайний случай.
К походу советских кораблей группа была сформирована и внедрена на «Орджоникидзе» как особое подразделение под руководством Пронина. Иван Николаевич тоже надел морскую форму с погонами капитана первого ранга.
Поход начался, как водится, под бравурные оркестры. Первой ночью в море Иван Николаевич любовался звёздным небом. С суши почему-то такого не увидишь! Но это был не развлекательный круиз – и лирика быстро отступила на второй план. Шли они строго по фарватеру, очищенному от мин. Больше десяти лет прошло после войны. Но именно здесь и немецкие, и британские минёры в своё время поработали на славу. Где-то рядом оставались мины, и враг мог этим воспользоваться или, по крайней мере, прикрыться.
Во время плавания по Балтике и Северному морю Пронин не прекращал тренировать свою команду. Его непосредственный начальник, Барсукин, всё время крутился вокруг Хрущёва и Булганина, и это не мешало работе. Пронин понял, какое важное задание поручили ему, увидев на корабле, кроме вождей, Курчатова и Туполева. Не дай бог, враг взорвет крейсер, и страна лишится не только политических лидеров, но и знаменитых руководителей нашей ядерной и авиационной программы.
Пронин почти на сто процентов знал, что враги не будут травить вождей на банкетах. Ведь это было бы позором для Британской империи! Скорее всего, они взорвут корабль здесь, в море, и свалят всё на мины, оставшиеся с войны. Во всяком случае, он, Иван Николаевич Пронин, поступил бы именно так.
К Портсмуту они подошли 18 апреля. Команда «Орджоникидзе» удивила англичан блестящей техникой парковки.
Начались приёмы на борту корабля. Хрущёв принимал английских коммунистов, простых рабочих. Столы были щедро накрыты, ломились от икры и балыков. Водка и вино лились рекой… Пронин не любил бывать на таких сборищах, он посылал туда Кирия, а потом расспрашивал его – что, да как.
Наши нелегалы, много лет действовавшие в Британии, держали связь с Прониным, но никаких перспективных сведений от них не поступало. Иван Николаевич ходил к акустикам. Бригады боевых пловцов держали круглосуточное дежурство вокруг корабля. Всё было тихо. «Может, я действительно ошибаюсь? Ну и хорошо», – думал