Коробов вспомнил свой вчерашний разговор с Бектаевым. Значит, Шамат Мамазанович не был пьян? И путаность и невнятность его речи объяснялись совсем другим?
Чем — другим?
Оглушительно зазвонил белый телефон. Вострикова, удивленно хмыкнув, поспешно покинула кабинет. Коробов снял трубку.
— Родион Гордеевич Коробов? — спросил строгий женский голос.
— Совершенно верно.
— Вы должны прибыть на совещание у представителя президента, сегодня в мэрии, в пятнадцать ноль-ноль, комната пятьдесят шесть. Вместо главного психиатра области.
— Вместо… главного? Но почему я? — спросил не удивленный даже, но ошарашенный Коробов. Ему вовсе не хотелось входить в коридоры власти, пусть и областного масштаба. Они, эти коридоры, вели явно не к тому храму. Наоборот, они прямиком вели к тому храму, из которого звонили совсем недавно по красному телефону. И то, что красный поменяли на белый, ничего, в сущности, не изменило. Телефон-то остался.
— Потому что главный психиатр области тяжело болен. А из главврачей больниц и диспансеров только вы хоть как-то знаете проблему.
— Какую проблему? — не понял Коробов, но трубка уже пунктирила короткими гудками.
Первым, кого увидел Коробов, поднявшись по широкой мраморной лестнице, был Костя Пашкевич, бывший однокурсник. Выглядел он как все: костюм, рубашка с жестким воротничком, галстук. Но лацканы его пиджака были непомерно широки, по моде двадцатилетней давности, а узел галстука был затянут слишком туго. Похоже, Костя тоже был здесь чужим.
— Здравствуй-здравствуй! — сверкнул Костя анодированными коронками.
— Рад тебя видеть. Не знаешь, что с главпсихом?
— Профзаболевание.
— Понятно… Мои главный, Бурлацкий, слышал о таком? То же самое…
— А мой руки на себя наложил. Вот волна меня и подняла… вместе с прочей пеной, — вновь сверкнул Костя тремя коронками: две сверху, одна снизу.
Они прошли в небольшой зал, где должно было состояться совещание. В его центре стоял огромный овальный стол, ощетинившийся высокими спинками красивых, сделанных по спецзаказу стульев. Вдоль стен стояли обитые темно-зеленым винилом кресла без подлокотников. И только возле дальней от входа торцевой стены стояли самые обычные стулья.
— Пойдем туда, подальше, — мгновенно сориентировался Костя. — А то у меня такое чувство, что я надел юбку и в женское отделение бани завалился.
Коробов огляделся. Да, публика в зале собралась солидная, не чета им с Костей. В основном это были мужчины, обремененные животами и разнокалиберными кейсами, повсеместно заменившими портфели. Было и несколько женщин. Но каждая из них чем-то неуловимо напоминала Маргарет Тэтчер, и представить, что кто-то когда-то шептал в скрытые прическами ушки веселые вольности или целовал эти поджатые губы… Нет, представить такое было решительно невозможно.
Они выбрали место в последнем ряду.
— Это все похоже на эпидемию, ты не находишь?
— Это и есть эпидемия. Ты что, не знаешь? — удивился Костя.
— Нет. На меня столько всего навалилось…
— Ну, тогда открывай пошире рот.
На дальнем от них конце стола поставили маленькую трибунку. К ней вышел высокий лысеющий мужчина в очках с тонкой золотистой оправой. В руках его была кожаная папка, сверкнувшая, когда мужчина открыл ее, золотыми буквами «К докладу». Но говорил он, почти не заглядывая в бумаги. И Коробов действительно открыл рот.
Оказывается, за последние три недели количество самоубийств по стране выросло в три раза, случаев сумасшествия — в два. И явно прослеживалась тенденция к нарастанию темпов того и другого. Именно так: не просто к нарастанию, а к нарастанию темпов нарастания. Налицо все признаки эпидемии, хотя ни сумасшествие, ни суицидность заразными болезнями до сих пор не считались.
— У меня все, — неожиданно закончил докладчик. — У кого какие будут по данному вопросу… ну, соображения, что ли…. — не нашел он нужного слова ни сразу, ни потом. И стало ясно, что вся его солидность и самоуверенность — всего лишь маска, под которой прячутся усталость и растерянность.
— Разрешите мне! — почти тотчас вскочил с места невысокий, скверно выбритый мужчина с круглым, навыкате, животом. Было такое впечатление, что он целиком проглотил арбуз. Обе пуговицы его темно-синего пиджака были расстегнуты. Да иначе и быть не могло: костюм явно шился до того, как был проглочен арбуз.
— Качалкин, глава администрации Московского района, — коротко, по-военному представился он. И с места взял в карьер: — В стремлении восстановить империю Москва не останавливается ни перед чем. Она вновь проводит великодержавную политику, только иными средствами. То, что наблюдается почти повсеместно в нашей молодой державе, — не что иное, как воздействие психотронного оружия. Вы обратили внимание на то, кто именно сходит с ума, кто накладывает на себя руки? К сожалению, в докладе представителя президента господина Бульбанюка это не было достаточно отчетливо сказано. Но я исправлю упущение Петра Гавриловича. Итак, это техническая интеллигенция — раз, работники управленческого аппарата — два, бизнесмены, юристы, врачи и учителя — три, творческая интеллигенция — четыре.
Качалкин, эффектно загнув на левой руке четыре пальца, обвел собравшихся взглядом прозрачных голубых глаз и продолжал, положив руки на края трибунки:
— При таких темпах распространения так называемого «заболевания» держава будет уже через два-три месяца полностью обезглавлена! Я предлагаю немедленно заслушать представителя Службы безопасности области. Он сейчас здесь, в зале. Пусть объяснит ситуацию, расскажет, что делается их ведомством для защиты интересов нашего независимого государства. А главное, пусть объяснит, чего они вовремя не сделали ради той же великой цели! И потом, почему на совещание не пригласили корреспондентов? Это что, возрождение монстра цензуры? Народ должен знать правду о том, что происходит с его страной!
— Дурак, — тихо шепнул Костя. — Правильно про него говорили: дурак. Из тех, что ради власти отца родного не пожалеет.
— Где-то я уже слышал эту фамилию, — отозвался Коробов.
— Он секретарем райкома был, самым молодым в городе, речи Брежнева наизусть заучивал. А теперь — рьяный блюститель национальных интересов.
— Что же он на русском говорит?
— Не выучил еще «родного», — усмехнулся Костя.
Какой-то полковник рвался к трибуне, но Бульбанюк резко осадил его:
— Дискуссию начнем чуть позже. А сейчас послушаем специалистов. Главный психиатр области болен, поэтому… Елена Семеновна, кто у нас от медицины?
Женщина в красивом темно-сером платье, возникшая, словно тень, из-за плеча представителя президента, что-то тихо сказала ему. Бульбанюк раздраженно снял очки.
— И что, никто не готовился?
— Это стало известно полчаса назад, — обиженно поджала чуть тронутые помадой губы секретарь.
— Хорошо, но хоть кто-то есть? — раздраженно спросил Бульбанюк. Секретарь что-то тихо ответила