— Так, — уныло подтвердил я, а Анька заныла: — У-у, придется полглавы переписывать.
— Вот и умницы. — похвалила маменька-критик соавторов. — А вахмистр с гаремом — так он от горя сам застрелится из вашего пулемета. Кстати, про пулемет где-нибудь напишите. Интересная штука. Может, кто-то из толковых людей идею подхватит и разовьет?
Эх, маменька… Будь моя воля, я бы чертеж автомата Калашникова изобразил — корявый, страшненький, но со всеми размерами. Только я знаю, что наша промышленность его пока не осилит. Ни сам автомат, ни любимый попаданцами промежуточный патрон. В лучшем случае мой чертеж затеряется в кабинетах, а в худшем попадет в руки иноземных конструкторов. Не знаю, смогут ли в Германии или в Англии создать наш АК, но лучше не рисковать.
— Только генералам идея с пулеметом не понравится, — сказала вдруг маменька. — Если он скорострельный, так сколько же патронов понадобится?
Нет, слов у меня нет. Моя маменька предвосхитила возражения генералов — не самых глупых, что выступали против пулеметов.
И что бы такое придумать?
— Аня, напишем не про женщин, а про сторонников правящего короля. Верных соратников Тускуба князь Гор угнал далеко в пустыню. Аэлита и Лось не хотели отпускать Гусева, но тот сам напросился. В общем, баб, то есть, женщин убираем, заменяем на мужиков — на мужчин, а дальше по тесту.
— Вот теперь правильно, — похвалила маменька. — И благородно.
Анна, вдумчиво почесала затылок и, пошелестев страницами, хмыкнула:
— Пожалуй, тут я вычеркну, а здесь оставлю. А еще кусочек напишу — и приклею. Потом все равно набело переписывать. Ольга Николаевна, а вы нам немножечко не поможете? У вас почерк такой красивый, не то, что у Ванечки…
— Ах ты лиса, — засмеялась маменька. Вздохнула: — Раз уж я с вами связалась, то помогу.
Глава пятая
День Ангела
В вагоне первого класса, кроме нас, никого не было. Видимо, народ экономит деньги. Кстати, правильно делает. Ехал бы я один, да за свой собственный счет, поехал бы во втором классе, а тратить чужие, пусть и родительские деньги — всегда пожалуйста.
С другой стороны, отчего бы не проехаться в относительном комфорте? Кресла удобные, Аньку потом на диванчик загоним — пусть дрыхнет, она поместится, а мы с маменькой сидя поспим.
И нет здесь у нас попутчиков, которые дышат перегаром, а еще пытаются сосватать мою сестричку. Или воспитанницу? Или прислугу? В общем — Анечку. Нет попутчиков — так и не надо.
Основной багаж разместили у горничных, но кое-что, по мелочи, оставили при себе. Разумеется, свой саквояж с бумагами (и дипломом!) никому не доверю. И две связки книг, закупленных в Москве. У Аньки с маменькой при себе сумочки, еще госпожа министерша распорядилась засунуть под диванчик какую-то корзину. Наша козлушка пыталась сунуть туда свой клюв, но получила отлуп.
Поезд тронулся, мимо нас поплыли каменные строения, сменившиеся деревянными сараями, потом какими-то развалюхами. Все-таки едем! Теперь бы добраться до Питера, а там и домой. Может, государь император передумал и не надо мне ни на какую аудиенцию?
Анька дулась, словно породистая мышь на червивую гречневую крупу. Кузя в своем репертуаре — дома есть нечего, коврига хлеба не в счет. У последней тетушки — троюродной сестрицы маменьки, мы погостили всего два дня, а потом сбежали домой. Разумеется, возможности оккупировать кухню и напечь пирожки или печенья в дорогу не было, поэтому Анна страдала.
— Кане-еш-на, — бурчала девчонка, руки которой были заняты мотком ниток, а госпожа министерша сматывала их в клубок. — Иван Александрович по дороге кушать захочет, а у нас ничего нет.
— Мадмуазель, поменьше болтай, — посоветовала матушка. — Не умрет твой Иван Александрович до Твери.
Госпожа министерша опять занялась рукоделием. Кстати, она ведь что-то вязала, когда мы ехали из Петербурга в Москву. Или мне померещилось? Если вязала, то должны быть готовое изделие, или нет?
— Канеш-на не помрет, но оголодает. Вон, в этой Москве Иван Александрович с лица спал, осунулся, скоро с него штаны спадут.
— Анна Игнатьевна, ты за меня не переживай. Если даже и похудел немного, так это на пользу, — хмыкнул я, отвлекаясь от письма, которое решил прочитать в дороге.
Почта, которая доставляла нам корреспонденцию козьими тропами — из Череповца в Санкт-Петербург, потом на Московский почтамт, а дальше уже по московским адресам, где мы изволили гостить, настигла почти на перроне вокзала. Не сомневаюсь, что некоторые письма, отправленные Леночкой из Череповца, отыщут меня тогда, когда в них отпадет надобность. Ладно, потом вместе и почитаем.
В данный момент я читал письмо от господина Абрютина, который выражал мне свое величайшее неудовольствие. Дескать — он, по своим источникам узнал, что в августе месяце в Череповец приедет сам губернатор. Неужели я, порось неблагодарный, не мог предупредить друга? Нет, разумеется напрямую Василий меня поросенком не называл, а подразумевал свинство с моей стороны.
Ишь, не верит господин исправник, что я о ревизии губернатора не знал. Правильно делает, что не верит, но я, увы, был связан обещанием о том не болтать. По приезду повинюсь перед господином исправником, покаюсь — и он все простит. Но надо немедленно отписать Василию, чтобы не сильно-то волновался, потому что ревизия будет касаться земства. Но нужно выразиться витиевато. В принципе, клятву хранить молчание я отцу не давал, но это подразумевалось само-собой.
Исправник, разумеется, в случае недовольства губернатором учреждений земства тоже останется виноват — он за все отвечает, даже за органы местного самоуправления, но земство — оно и есть земство. Ведь дело-то — и школы, и больницы, и прочее, призванное служить на благо народа — очень хорошее и нужное, плохо, если сами земские деятели начинают лезть еще и в политику, важничать и брать на себя то, что совсем не следует брать.
— Аня, а почему ты