— Я хочу потребовать от Вавилона выдачи пятидесяти руководителей мятежа. После чего армия спокойно войдет в город. Других убийств и грабежей не будет. Я полностью сменю гарнизон на персов и введу новый налог в тысячу талантов серебра, — объявил свои предварительные требования шахиншах. — Что скажешь?
— Можно узнать имена избранных? — с легкой иронией попросил я.
Пожилой писец-мидянин зачитал список, растягивая длинные, непривычные вавилонские имена, которые состоят из названия какого-нибудь бога и требований к нему. Среди перечисленных не было ни одного из первой двадцатки богачей, как и жрецов, но несколько причастных к храмам, включая моего свата.
— Уверен, что этих людей выдадут без колебаний, но я бы посоветовал убрать из списка Мардукшапикзери. Он предупредил меня о готовившемся восстании, а я в свою очередь — сатрапа Угбару, но старик не поверил мне, — сообщил я.
— Вычеркни его, — приказал Дарайвауш писцу и спросил меня: — Сможешь передать им мои условия?
— Конечно, — согласился я. — Прямо сейчас могу сделать это. К утру будет ответ.
Солнце уже село, когда я с непокрытой головой, чтобы сразу опознали, подъехал к Новому каналу напротив ворот во внешней стене, от которых начиналась дорога на Барсиппу. Меня сопровождали два воина с факелами, пока не зажженными. Когда стемнеет, сделаем это, чтобы какой-нибудь придурок не пристрелил с перепугу.
Остановившись перед внешней стенкой канала, выложенной камнями, скрепленными битумом, я громко потребовал:
— Срочно позовите Мардукшапикзери, главного эконома храма Эсагила, и перегоните в канал лодку. Мне надо будет переправиться на вашу сторону и поговорить с ним.
Меня узнали, поэтому, ничего не спросив, уведомили, что сейчас отправят гонцов.
Лодка прибыла минут через пятнадцать, а свата пришлось ждать с дольше. К тому времени стало темно, и мой эскорт зажег первый факел. Мардукшапикзери спустили со стены на канате, а я переправился к нему на лодке вместе с факелоносцем, которого оставил на берегу канала. Сват был сильно напуган. Чует кошка, чье сало съела.
Я изложил ему требования нового правителя Хшассы и передал сравнительно большую глиняную табличку:
— Это список тех, кто должен быть выдан персам. В нем было и твое имя.
— Я не принимал участие в восстании! — испуганно начал оправдываться Мардукшапикзери.
— Успокойся, тебя не тронут, даже если участвовал. Я поручился за тебя. Лучше выясни по-тихому, кому ты так насолил, — сказал я.
— Обязательно! — искренне и злобно пообещал он.
Утром в наш лагерь прибыла делегация из девяти жрецов девяти главных храмов города, которая торжественно заявила, что ничтожные людишки, враги Хшассы и Вавилона, которые будут выданы шахиншаху Дарайваушу, обманом вовлекли доверчивых горожан в смуту, а теперь вот все раскаялись и попросили пощады и прощения, приготовились искупить свою вину делами и налогами. Новый правитель простил неразумных, а сорок девять подстрекателей заняли посадочные места на кольях, вкопанных в землю за внешней городской стеной.
У меня были угрызения совести, что не настоял, не вывез Лале и Захру из Вавилона. Оказалось, что зря переживал. В Новом городе погромов не было. Не тронули даже семьи чистокровных персов, живших там со времен независимости Вавилона. Новый город жил на другом берегу во всех смыслах слова. Зато Дарабу его упрямство стоило жизни. Вместе с ним погибла и вся семья. Моя дочь и ее четверо детей не пострадали, пересидев тяжелые времена в дом моей жены Инаэсагилирамат. Теперь Анахита богатая вдова. К приданному, полученному от меня, добавились три поля и две ткацкие мастерские, принадлежавшие мужу, погибшему в схватке с бунтовщиками, и дом и большой гранатовый сад, конфискованные у бунтовщиков, которые подарил шахиншах Дарайвауш, компенсируя смерть кормильца. Имущество шурина — то, что не разграбили — перешло к матери Захре, а потом достанется Лале, которая в свою очередь поделит между сыном и Анахитой, отдав последней не более трети. Инаэсагилирамат и Набушумукина, как я и предполагал, погромы не затронули. Более того, сын разжился кое-каким имуществом убитых персов. Я не стал выяснять, как он умудрился сделать это. Хватает других грустных мыслей.
76
По моему совету шахиншах Дарайвауш вместе с одной байварабам остался в Вавилоне до праздника нового года Хагмук и поучаствовал в церемонии принятия власти, титула шарра от бога Мардука, он же Бел, собираясь больше не появляться в городе. Остальные три байварабам отправились гасить мятежи. Мидийская под командованием Видарны пошагала разбираться с самозванцем Фраватишем. Я собирался уклониться от ответственной обязанности. Меня даже слушать не стали. Более того, Видарна назначил меня в первую очередь, как свата, и уже во вторую, как опытного воина, кем-то типа начальника штаба. Такой должности пока что нет, но обязанности у меня именно штабные: разведка местоположения и количества и качества войск противника, связь с шахиншахом и командирами байварабам, действующими в соседних провинциях, подготовка и обеспечение наших подразделений, контроль за снабжением. Командование хазарабам я передал сыну Дарайваушу, а его пасчахазарапатишей стал Белубаллит. Собственно, из-за них я и не упрямился, приняв предложение отправиться на войну с восставшими. Помогу сыновьям сделать военную карьеру.
Войско Фраватиша, тысяч двенадцать воинов, мы встретили в середине месяца тебету (декабрь-январь) в долине у высокой горы с заснеженной вершиной неподалеку от города Маруш, что километрах в ста от Экбатаны. Основу его составляло крестьянское ополчение, плохо защищенное и вооруженное. Только в первой шеренге фаланги стояли через одного-двух воины в пластинчатых доспехах. Они растянулись во всю ширину долины, крайние даже поднялись на склоны гор, чтобы мы не смогли ударить с флангов, за которыми разместилась конница, всего сотен восемь. Нас было примерно на четверть меньше, зато все прекрасно оснащены и с боевым опытом, приобретенным, как минимум, в двух сражениях на территории Вавилонии.
Мы и пошли в атаку первыми под барабанный бой, который отбивал ритм. Ходить в ногу аборигены пока не приучены, но подстраивались под удары колотушек, припечатывая к светло-коричневой, каменистой земле, кто левую ногу, кто правую. Конница двигалась на флангах узкими колоннами, потому что решили не углублять фалангу. Наша тяжелая пехота на голову выше вражеской. Лучники шли