На смену ему приходили бури и смерчи, ливни и снег, мороз и лёд. Их сменяли яркое солнце и палящий зной. А земля вращалась и вращалась, а время шло и шло.
Девушка растворилась в воздухе, но рядом появлялись другие девушки, другие люди — кто-то шёл мимо, кто-то оставался с ней, а сама она покрывалась лишайниками, цветами, мхом и папоротниками.
Над ней жужжали пчёлы.
По ней ползали гадюки.
Кролики рыли в ней норы поменьше.
А барсуки — побольше.
Из неё росли кусты и деревья, на их ветвях птицы вили гнёзда. И пели над ней. И все они кормились ею, питались ею, и стала она не только землёй, но и всем миром.
Медведи и волки, олени и лисы ступали по ней. Дети срывали ягоды с кустов, которые росли на ней. Мальчишка украл яйцо из гнезда коноплянки прямо над ней. Женщина просидела много часов на её узорчатых камнях, оплакивая умершего ребёнка. Влюблённые лежали на ней, любили друг друга и шептали, что будут любить друг друга вечно. Двое мужчин дрались на ножах, потом один из них упал и пополз прочь, и кровь вытекла из него до последней капли и впиталась в неё. Поблизости были поля сражений, и оттуда неслись вопли и стоны. Потом в тишине слышались крики кукушек и сов, песни жаворонков, собачий лай и детский смех. А земля вращалась и вращалась, а время шло и шло. Солнце всходило и заходило. Луна то росла, то убывала. Огромные галактики кружили и танцевали по бескрайнему небу.
Пришли люди с ковшами и машинами и взрыли землю, и лес поднялся вокруг неё — ровные прямые деревья с толстыми стволами и тёмными ветками. Иногда в чистом воздухе над деревьями с рёвом пролетал самолёт. Однажды в тихий солнечный день над ней парил канюк, и раздался треск, и канюк стал падать, хлопая крыльями, пытаясь улететь от внезапной боли. Он упал и повис на дереве рядом с ней.
А потом пришли девушка и юноша. Они долго бродили меж деревьев, беседуя о созидании и разрушении, и обнаружили среди ветвей полуразрушенное пернатое чудо, и извлекли из него полую кость, а из кости — музыку, которая раздвигает пространство и время.
— Сильвия! Сильвия Карр!
Голос высокий, тонкий… Доносится издалека, но аж звенит в утреннем воздухе.
— Сильвия-я-я-я!
Она его на самом деле слышит? Или это сон?
Гораздо яснее звучат голоса птиц — они несутся из леса, с просек, с опушек. Трели малиновок и дроздов, крики ворон и воронов, щебет крапивников и зябликов. В небесной выси заливаются жаворонки, кружат канюки. В их прекрасных телах, в их полых костях рождается музыка. Через узкое птичье горло и острый разверстый клюв она исторгается наружу. Поёт воздух, поёт земля, поёт время, празднуя конец ночи и возвращение солнца. А вот и оно — огромный огненно-жёлтый шар вдали над холмами, над деревьями, над озером. Мир пошёл на новый поворот.
Музыка снова закружилась в солнечном свете, взметнулась вихрем вокруг Сильвии Карр, прошла по закоулкам её ушей, пропитала растущее тело, заполонила мятущийся разум, расплескалась в тоскующей душе.
И вырвала её из объятий сна и смерти.
Она открыла глаза.
Небо безмятежно голубое.
Земля нежная и тёплая.
Она постепенно просыпалась.
Где она? Кто она? Она родилась заново?
Что за радость плещется внутри? Это радость рождения?
Она открыла рот, и её песнь, её собственная бессловесная музыка выпорхнула, поднялась в воздух и заняла своё место в птичьем хоре.
Она ощущала своё тело, кости, плоть.
Она нежно коснулась своей щеки.
Провела ладонью по волосам.
Посмотрела на себя.
Так. Она лежит на траве.
На ней ботинки, джинсы и непромокаемая куртка.
Она встала. И опустилась на колени перед скалой. Там рос белый лишайник. На древних знаках, в их стёртых погодой и временем бороздках зеленел мох. Сильвия провела пальцем по спиралям, которые они с девушкой оставили на камне, по дуге, которая связала одну спираль с другой и со всеми остальными. Которая соединила всё воедино.
Она улыбнулась.
У скалы лежал камень. Каменный молоток, почти утопший в траве. Он порос мхом.
Она подняла его, оторвала клочья мха. И увидела следы ударов о другие древние орудия. Она вернула его на траву, а рядом положила нож, скребок и полую кость.
Посмотрела на них и осталась довольна.
— Я Сильвия Карр. — Её шёпот растворился в воздухе.
И она улыбнулась, радуясь, что она — Сильвия Карр.
Время шло, и свет вокруг неё разгорался.
— Сильвия! Сильвия Карр!
Тот самый тонкий голос. Пока далеко.
— Сильвия-я-я-я!
Она представила, как он спешит меж деревьев, как попадает из тени в свет, из света в тень, как его маленькое тело перемещается в этом огромном древнем месте.
— Я здесь, — тихо откликнулась она. — Ищи меня. И скоро найдёшь.
— Сильвия-я-я-я!
Да, она Сильвия, но одновременно она — девушка с бусами из морских ракушек, девушка, которая привела её в лес, девушка, которая стояла на коленях рядом с ней под луной и выбивала спирали в скале.
Как странно и как удивительно быть собой — разом и прежней, и новой.
— Привет, Сильвия.
Голос совсем рядом.
Она обернулась. Вот он, её юный светловолосый друг Колин, спокойно сидит на траве у скалы.
Он снова произнёс «привет».
Она попыталась заговорить, но звуки не выходили изо рта, не складывались в слова.
— Колин, — произнесла она наконец. — Ты давно тут сидишь?
Он засмеялся.
— Целую вечность, — сказал он. — Пошли домой?
— Я к тебе стучал-стучал. Даже гальку в окна бросал.
— Гальку?
— Да. Такие мелкие камешки.
Они возвращались через лес.
Сильвия всё ещё находилась меж сном и явью.
— Завтракать пора, — сказал Колин.
— Завтракать?
Он фыркнул.
— Да, Сильвия. Завтракать.
Её ноги двигались медленно. И заплетались. Она переставляла их осторожно, бережно. Как ребёнок, который учится ходить. Снова учится ходить.
Она облизнула губы, пошевелила языком и проговорила:
— Я п-п-просто пошла п-п-прогуляться.
Похоже, она снова учится говорить.
Похоже, она снова учится жить.
Она шла прочь из леса, над бурным ручьём, мимо упавших тотемных столбов, мимо болтающегося Христа.
Энтони и Габриель ждали у своего дома. В лучах рассветного солнца.
— Получите-распишитесь! — сказал Колин.
— Небось, с жаворонками встала? —