— Ярослав! Если ты немедленно не задашь вопрос ветерану, я тебе два поставлю. По окружающему миру, — шёпотом сказала Юлия Юрьевна.
Она нагнулась с другого ряда, вытянула руку и очень сильно погладила Ярика по голове.
Тот вздрогнул, пнул коленом Витю.
— Чего у него спросить-то?
— Ну… Сколько ему было лет, когда война началась?
— Уже спрашивали, — покачал головой Ярик.
— Тогда не знаю. Сам думай.
Ярик больше не пинался. Наверное, сочинял вопрос. А Витя думал о скелетах в игре и о том, когда их из библиотеки домой отпустят. Это в школе классный час всегда сорок минут, до звонка на перемену. А тут просто сидишь. А за спиной — Юлия Юрьевна с тремя отобранными телефонами.
— И вот что я вам скажу, дорогие ребята, — учитесь ценить жизнь. Вот ты, Ярославик, спросил, сколько мне лет было, когда война началась? Я тебе отвечу так — в июне сорок первого мне было восемь. В августе исполнилось девять. А в сентябре в нашу деревню пришли немцы, и детство у меня сразу кончилось.
— Сергей! Помнишь, что надо спросить у ветерана? Ну? Давай, Серёжечка, не подведи. Ярослав! Телефон мне дай сюда!
— Пока все живы, пока все здоровы, пока на нас с неба бомбы не падают — остальное такая ерунда, ребятки мои дорогие…
* * *
— Вить! Не разувайся! Сейчас фотографироваться пойдём. — Мама встретила Витю на пороге квартиры. Хорошо, что он сразу пришёл. Мог бы и с пацанами во дворе зависнуть.
— Опять фотографироваться? У меня вообще-то тест завтра! Юлия Юрьевна сказала всем сидеть и учить.
— Она вас на консультации задержала?
— Нет, это мы в библиотеку ходили. День Победы же… Мам, там ветеран был, и ему надо было вопросы задавать. Вот ты бы чего у него спросила?
— Сколько ему лет было, когда война началась.
— Вот. Мы тоже спрашивали. Юлия Юрьевна потом ругалась. А чего у него ещё спрашивать?
Мама потёрла лоб. Так сильно, что очки на нос съехали.
— Витька, я же сказала — не разувайся!
* * *
— Мальчик, ты можешь серьёзно смотреть? — ещё раз попросил фотограф.
— Могу, — ответил Витя.
Сжал плотно губы. И хрюкнул.
Оно само так получилось. Когда просят «серьёзно», сильнее всего смеяться хочется.
Фотограф поморщился:
— Девушка, скажите своему мальчику…
— Виктор! — Мама произнесла Витино имя так, будто оно было ругательством. А мама — Юлией Юрьевной после пятого урока перед классным часом.
— Мать, ну чего ты злишься? Пока на нас бомбы с неба не падают, всё такая ерунда…
Мама молчала. А фотограф выглянул из-за камеры:
— Малой — а соображает. Эх, ты! Умные вещи говоришь, а сам рожи корчишь… Вот такое лицо сохрани. Чуть влево смотри… Выше! Ниже! На мой палец!
Витя посмотрел на фотографа, а потом вбок. За стеклянной стеной ателье начинался супермаркет. Витя хотел потом у мамы мороженого попросить, а лучше пиццы. Хотя в последнее время Вите она как-то разонравилась.
— Молоток! А теперь подбородок подними! Всё! Девушка, погуляйте пять минут, я картридж поменяю. Умный какой у вас ребёнок!
Мама разозлилась опять. Она сегодня весь день злилась…
— Либо я девушка, либо у меня ребёнок. Теперь меня, пожалуйста. Тоже на визу. Витя, жди снаружи!
* * *
Лёхина мать откатила тележку от кассы. Витя подбежал поздороваться, думал, Лёха тоже тут, в магазине. Но Лёха дома остался, уроки делал.
— Им задают-то столько! Не то что у вас в началке! Это у вас лафа пока…
Витя кивнул. Хотел отойти. Но Лёхина мама сама за ним поехала со своей тележкой, до фотоателье. Увидела Витину маму, закричала радостно:
— Женюра! Сколько с вас за выпускной-то стрясли? Мы в том году по пять тысяч сдавали, они на лимузинах в Мытищи ездили, на пенную дискотеку. Господи, девочки все крашеные были! Женюра, им по десять лет, я не понимаю, чего там вообще красить!
Витина мама опять кивала. Про пиццу у неё сейчас было нереально спрашивать.
— А тест-то твой нормально сдал?
— Завтра пишет. — Витина мама махнула рукой.
— А мы вот тоже завтра! Историю! Им, оказывается, ещё в феврале билеты выдали, а мой только сегодня их нашёл. Я ему сказала: если на два напишешь, можешь вообще домой не приходить. И планшет твой в окно выкину, и в квартиру не пущу. Хочешь — под лестницей ночуй, хочешь — к отцу уматывай, мне такие не нужны!
Лёхина мама кричала, глядя на фотоателье. Будто там Лёха прятался.
Витина мама опять потёрла лоб и спросила таким голосом, будто хотела хрюкнуть:
— Ну и как, помогло?
— А то! У меня не забалуешь. Сидит, трясётся, учит там чего-то. В отца, ей-богу… Женюра, я не знаю, если он такой в одиннадцать, в восемнадцать что с ним будет?
— И я не знаю. — Витина мама помотала головой и повернулась к фотографу. — Готово? Можно забирать?
— Девушка, минуту! Печатаем уже! Я забыл, вам на шенген или на американскую?
— Американскую! — подсказал Витя.
Жалко, что Лёхи сейчас рядом нет. Им бы, конечно, нормально пообщаться не дали. Когда рядом целых две мамы, это на прослушку похоже или на встречу двух шпионов на задании. Зато у Лёхиной мамы в тележке чипсы есть, четыре пачки. И ещё семечки. А может, Лёха его чем-нибудь другим бы угостил.
— Вы тоже чипсы с беконом любите? — очень вежливо спросил Витя.
Витина мама показала кулак. И хрюкнула. А Лёхина, кажется, не расслышала.
— Женюра, так ты со своим американцем в разводе или нет, я чего-то не пойму?
— Не знаю. В отпуск слетаем, разберёмся. — Витина мама забрала у фотографа белый конверт и сдачу.
— А тебе в Америку не страшно ехать?
— Почему страшно? — не понял Витя.
— Так они нас там все ненавидят! По телевизору говорили…
— По телевизору и не такое скажут. Извини, Вите ещё готовиться сегодня…
Лёхина мама вдруг обхватила Витю за плечи — будто на фронт его провожала, как показывали в сегодняшней презентации про войну.
— Ну, с Богом, Витенька, с Богом. Яблочко вон возьми. Чтобы умным был. По телевизору вчера говорили, что в яблоках железа много… Лёха от них нос воротит, конечно. Но я ему говорю: хочешь чипсов, сперва яблоко съешь…
Витя покосился, глянул в тележку. Жёлтые крупные яблоки лежали на дне, под майонезом и мочалками.
— Будешь яблочко, Витюнь?
Он помотал головой, и Лёхина мама наконец разжала объятья.
* * *
На крыльце торгового центра Витя сразу же спросил:
— А мы правда к папе только в отпуск и обратно?
Мама помотала головой.
— Ну вот. У тебя всё так быстро меняется, я