Малдро был окружён плотными лесами, так что укрыться в них, бросив Кадилак на одной из грунтовых дорог в плотных порослях, было не так уж и сложно. Кроме того, как верно заметила Памперо, встрепенувшиеся военные скорее будут искать явно не нас двоих, а каких-нибудь Чёрных пантер. Но это вовсе не значило, что стоило попадаться им на глаза.
Может, Либеччо и не обратить внимание на очередную перестрелку. В конце концов, не мониторит же он все перестрелки на своей земле! Но вот если нас поймают, то у него точно будет повод обвинить нас в том, что мы слишком близко подобрались к золотому сердцу его империи. И там уже до того, на кого мы охотились и зачем, не будет никому дела.
Так что, пока вертушки "Хьюз" прочёсывали округу с помощью прожекторов, нам предстояло найти себе временное пристанище. Благо, всё та же лесистость, при относительной близости к Луисвиллу, мегаполису своего рода, играла нам на руку и в этом деле. Ибо по местности в огромном числе были раскиданы зоны отдыха, туристические тропы, охотничьи хижины и кладбища. Так в любом случае можно было перевести дух, если уж не в комфорте пустующей турбазы, так хоть под крышей в склепе.
Благо, первым нам попалось не лесное кладбище, а маленький заколоченный домик. Он выглядел достаточно затхлым и пустым, чтобы послужить отличным укрытием. К слову, пока мы отдирали доски от входной двери, я подумал о том, что и новых друзей Мауи можно было особо не боятся. Вряд ли они будут нас искать, самолично рискуя нарваться на военные патрули.
Хижина оказалась довольно уютной и просторной, с большой комнатой внизу и ещё одной, поменьше, на чердаке. Внутри, в камине был разведён огонь, так что стало довольно тепло и светло, хотя и без того на улице было практически десять градусов тепла.
В общем, дела наши обстояли довольно неплохо, даже несмотря на устроенную ловушку. Мы оба это понимали. Так что Памперо, со всей серьёзностью осмотрев временное пристанище сказала мне:
– Ну что, раз уж выдалась возможность, пойду подремлю наверху, на чердаке. Посторожишь в компании автоматона? – спросила она, расстёгивая свою плащ-накидку.
– Конечно. – сказал я и устроился на кресле, около окна у входной двери.
Девушка благодарно кивнула и, без особого стеснения, стала раздеваться. Куда там стесняться, когда тебе семьдесят тысяч лет? Да и явно уж не передо мной.
В общем, сняла она и военного вида лётную чёрную куртку, и кофту, и обтягивающие пилотажные штаны, и плотные чулки под ними, оставшись абсолютно нагой. Вот тогда-то я и приметил необычную черту её внешности, которую до того никогда не видел: на её спине, чуть выше ягодиц, по линии изгиба талии было вибито две надписи на древнем языке. Одна переводилась как "Обречена на падение", а вторая "Дочерью неба". Надписи шли от верхней части бедра до начала рёберной клетки, выступая как бы "ножками" для "чаши" полумесяца луны, в которой будто бы лежало солнце с чётко отрисованными семью лучами, отходящими вверх до самых лопаток.
Я никогда не видел татуировок у членов Общества. Даже у Мартина, в древней культуре которого украшения собственного тела считались священными.
– Ничего себе, какой рисунок тут у тебя... Что он значит? – спросил я, несколько стесняясь собственного вопроса.
Она удивлённо посмотрела сначала на меня, а потом на свою спину, куда я и указывал. На мгновение могло показаться, что она вовсе забыла, что у неё на спине что-то изображено. Но уже через секунду она опомнилась:
– Следы моей давней юности и уже ушедшей ипостаси древней индейской культуры. – она подошла ко мне поближе, на расстояние вытянутой руки, чтобы продемонстрировать рисунок поближе, – Буквально следы. Потрогай.
Я коснулся букв надписи пальцами и понял, что это не просто загнанные под кожу чернила, привычные для Европы. Это всё шрамы, в которые, судя по всему, набили чёрный краситель. В общем, не только рельефное, но и особенно отчётливое изображение получалось. Особенно на фоне белой шерсти. Да и сделано было очень искусно, с множеством мелких деталей, что невероятно для столь грубого метода боди-арта.
– Чёрт, это, наверное, было очень больно! – заключил я.
– Я уже не слишком хорошо помню, как мне их вырезали, – сказала она, лукаво отведя взгляд, – Но, наверное, ты можешь представить, каково это, когда тело многие часы надрезают ножом из тумбаги. Впрочем, как я уже говорила, только из страдания рождается искусство. Красиво же выглядит?
– Бесподобно. – меня действительно поражало искусность, вероятно, давно мёртвого мастера.
– Мне вырезали эти знаки прежде, чем сбросить со скалы в ущелье многокилометровой глубины. Это был обряд воздушной смерти и перерождения меня, как шаманки. Может быть, я тебе как-нибудь об этом расскажу, – она отстранилась от меня и зашагала к лестнице, – Но пока мне очень уж хочется вздремнуть, так что если не возражаешь...
– Нет. Я посторожу.
Она поднялась наверх. Я слышал, как скрипнула сначала дверь, а затем кровать. Я же уставился в окно, на серый лес. Механизм Памперо патрулировал двор снаружи, но я всё же не мог положиться лишь на него. Мало ли что? А потому ответственно высматривал вероятного противника или какой-нибудь патруль. Снаружи лишь иногда доносились отдалённые звуки вертолётных двигателей, да поскрипывания деревьев под порывами ветра.
Вскоре, рядом со мной, уже довольно обыденно, возник дух Мартина. В лапах он держал книгу Филлипа Дика "Человек в высоком замке", в прочем он начал свои обыденные сумасбродные монологи не с обыденной цитаты, а с высказыванием о нашей общей подруге:
– Есть в ней что-то абсолютно очаровательное. Такое глубоко очаровательное и милое, которое может быть сокрыто лишь в самых поломанных людях. Она пережила трагедию. И скорее всего, никогда тебе о ней не расскажет. Даже мне не рассказала.
Я посмотрел на своего эфемерного визави исключительно скептически.
– Что? Уж своей галлюцинации не ври, она тебе нравится. Она не может не нравится, с какой позиции ты не подходи. Хоть с примитивно телесной, хоть с исключительно духовной. Но это всего лишь ещё одно человеческое чувство, которое ты