Внезапная мысль пронзила меня: «А что, если… что, если я всё ещё сплю? Что, если это не конец, а лишь очередной уровень сна? Что, если моё настоящее тело по-прежнему стоит там, с широко раскрытым ртом, принимая и отдавая эти странные кубы?»
Понемногу придя в себя, я встал и, словно инвалид на костылях, побрел домой.
Глава: "Цифровая лихорадка"
Солнечный свет, бледный и безжизненный, едва просачивался сквозь тяжелые облака, создавая иллюзию вечных сумерек. Наступило утро. Я проснулся и, закончив свой утренний ритуал, открыл местные новости, которые кричали заголовками о скором выходе новой системы искусственного интеллекта высшего порядка. Весь информационный поток был пропитан эйфорией и ликованием. Журналисты захлебывались от восторга, описывая грядущую технологическую революцию. Приводились формулы, графики, возможные расчеты — все были в эйфории, что новая система в десятки, если не сотни раз превосходит старую.
Я пролистал ленту и нашел заголовок: «Зачем на самом деле потребуется интеллект высокого порядка».
Статья была написана настолько сухим, академическим языком, что казалась инородным телом среди бушующего информационного цунами восторгов. В ней говорилось о том, что искусственный интеллект нового поколения, работая на более высоких уровнях вычислений и используя первые интеграции кубитов, сможет приблизиться к мозгу человека, но скорость его вычислений будет «в 10 в степени бесконечности» — фраза, которая заставила меня усмехнуться своей абсурдностью и одновременно напугала неясной тревогой. По сути, мы будем для него застывшими во времени, когда он, имея «бесконечности лет», сможет проводить вычисления методами рассуждений, проб и ошибок. За доли секунды он проживет эпохи — состарится и возродится, словно феникс из пепла. Время для него будет течь иначе — миллионы лет в его субъективной реальности уместятся в миг нашей. Но главные задачи, на которые делали ставки ученые, — это работа с геномом человека и животных, расчеты мутаций, изменений и предугадываний, создание симуляций опытов с бесконечными вариациями расчетов.
В конце статьи стояла подпись: «Майк Рундерг» и риторический вопрос: кто же он на самом деле — тот, кто останется до скончания вселенной, поглотив мир, или инструмент в чьих-то умелых руках?
Строки плясали перед глазами, складываясь в пугающую картину. Я перечитал ключевую фразу: «…время для него будет течь иначе». Где-то в глубине сознания забрезжила страшная догадка, связывающая мои видения, застывших людей и этот новый интеллект.
Перед глазами на мгновение вспыхнуло воспоминание — диаграмма из университетского учебника по нейробиологии. Схема нейронной сети человеческого мозга, которая казалась поразительно похожей на то, что я видел в «смоле» — бесконечные ряды застывших людей, соединенных невидимыми нитями сознания, передающими информацию, как нейроны передают электрические импульсы.
Я выключил свой портативный компьютер и закрыл глаза ладонью, пытаясь вспомнить тот жуткий сон. Был ли это сон на самом деле? Что доставал тот мужчина из горла человека… из моего горла… Существо не было живым, точнее, таким особо не казалось. Особенно после его смерти. Оно было… чем-то иным. Не биологическим, но и не механическим. Чем-то, существующим на грани материального и цифрового миров.
Я вспомнил слова одного из профессоров информатики в университете, который однажды в шутку сказал: «Если вы хотите увидеть настоящих паразитов информационной эпохи, посмотрите на вирусы. Они не живые, но и не мертвые. Они существуют только для того, чтобы размножаться и искажать данные.» Эти «черви», которых извлекали люди в плащах — были ли они своего рода вирусами в системе? Сбоями в грандиозном вычислительном процессе?
Мысли скакали в голове, словно обезумевшие кони, увязая в топком болоте моего страха и паранойи.
Перекусив в местной забегаловке, я проверил телефон, хлопнул крышкой лэптопа и вышел на улицу. Холодный дождь барабанил по асфальту, создавая гипнотический ритм, в котором мерещились закодированные послания. Раскрыв зонтик, я посеменил к метро. Проходя мимо автобусной остановки, я увидел замершего рядом человека. Сердце сжалось от узнавания этого состояния. Вытащив зонт, я кое-как пристроил его к человеку, вставив ручку под мышку замершего, и посеменил далее. — Взаимовыручка по-новому, — подумал я с горькой иронией. Да, случаи начали становиться чаще, притом настолько обыденными и распространенными, что даже воры с сочувствием относились к таким жертвам болезни и редко их трогали.
На стене ближайшего здания я заметил новую граффити-надпись: «ОНИ ПОЖИРАЮТ НАШИ МЫСЛИ». Рядом был изображен стилизованный логотип «ГигаКванта», из которого тянулись щупальца к головам нарисованных людей. Я невольно вздрогнул. Кто-то еще видел связь, или это было просто совпадение?
Зайдя в офис, я стряхнул с пальто мокрые капли, струсил влагу с зонта и повесил все в шкаф. Запустив рабочее пространство, я погрузился в контроль и цифры. Тянулись часы. Я поднял взгляд к окну и с удивлением отметил, что солнце почти не сдвинулось с места — день казался бесконечно растянутым, словно время само стало вязким, как та смола, в которой я тонул во время моих «приступов».
В этот момент, в коридоре, в дверном проеме прошел Джейкоб и замер с кружкой в руках. — Какого черта, — выругался я про себя. — Нужно рассказать все, что я знаю, но кому? Полиции? Отделу кибербезопасности? Но шанс, что они вызовут психиатрическую бригаду и положат меня на обследование, был крайне высок.
Я смотрел на застывшего Джейкоба и представлял, где сейчас находится его сознание. Стоит ли он сейчас там, в горах, с открытым ртом, принимая кубы информации? Или, может быть, его обрабатывают на той фабрике, которую я видел? А что, если прямо сейчас к нему приближается человек в плаще с щипцами, чтобы избавить от какого-то «вируса»? От этих мыслей мне стало не по себе.
Закончив срочные задачи, я потянулся и, постукивая пальцем по столу, достал телефон. На экране всплыло СМС: — Как ты?
— Все ок, — ответил коротко я.
— Я переживаю, ты уже пару дней не звонишь…
— Дел полно, да и стоит ли…
Отправив сообщение, я снова взглянул на имя адресата. Прочитав имя Мира, я отложил телефон. Более полугода как мы расстались и жили порознь, а болезнь только сильней отдалила меня от нее.
Наши отношения разрушились не в одночасье. Сначала были мелкие трещины — моя растущая замкнутость, её непонимание того, что со мной происходило, когда начались первые «застывания». Я не мог объяснить ей, что чувствую, потому что сам не понимал. А потом появилось взаимное раздражение, упрямство с обеих сторон, нежелание уступать. Типичная история — два упрямца, которые слишком сильно любили друг друга, чтобы