— Так вот как пропали те два пацана из детдома! — говорит паренек с соломенными волосами: — вы разгадали тайну Старого Корпуса!
— Как я и говорил — никакой тайны нет. — заявляет другой мальчик: — о! Смотрите! К нам бегут! — он тычет пальцем в мельтешение огни фонарей.
— Слушай, Вить, а получается, что ты меня спас, да? — спрашивает Лиля: — как рыцарь! Романтика. Жалко что Маши не было… вот была бы вместо тебя Маша… эх…
— Так ты бы и крутилась рядом с Машей, а не за мной ходила бы. — говорит Виктор: — и вообще, что за разговоры такие? Кто спас — тот и спас. Тому и спасибо и полцарства в придачу и принцессу в жены.
— Рановато тебе жениться. У тебя столько поклонниц в команде. Ты намного больше получишь если торопиться не будешь. Вот я, например уже договорилась с Аленкой, Наташкой и Айгулей!
— О чем это ты договорилась? — настораживается Виктор.
— О том, чтобы они в ночь перед матчем к тебе пришли! За повышением гормонов. Я им сказала что ревновать не буду, что это ради команды. Они сперва не хотели, но я их уговорила. Во имя победы! Как ты там говорил — на что вы готовы ради победы? На все! — она вскидывает вверх сжатый кулак.
— Фхвхыв! — рядом давится слюной Володя Лермонтович. Виктор замечает, что с ними остались только Лермонтович и Тепляков, незнакомые мальчишки из пятого отряда уже исчезли. Молодцы, думает он, все правильно делают, не пойман — не вор. Поди потом докажи, что они по ночам шастали тут, Таньку-Людоедку искали…
— Виктор Борисович! И… Лермонтович, дурак! — как только они ступают на территорию лагеря, под свет фонарей — к ним подскакивает Нарышкина: — люди! Они вернулись!
— Бергштейн! — к ним подбегает Синицына: — что с тобой? У нас матч, а ты ногу подвернула опять⁈
— Лермонтович! Тепляков! — бежит Маргарита Артуровна: — как вы могли⁈ Тепляков, я все твоему отцу расскажу! Он же у тебя военный, а ты! Вы же могли потеряться!
— Стоять сама сможешь? — спрашивает Виктор у Лили и аккуратно опускает ее на землю. Она встает на одной ноге и опирается на подоспевшую Синицыну. Тем временем Маргарита Артуровна налетела на бедных парней как коршун на свою добычу, грозя им всеми карами небесными и вызовом родителей в школу и тем что в комсомол они только через ее охладевший труп вступят и вообще, как ты стоишь Лермонтович⁈ Почему руки в карманах держишь, когда с тобой старшие разговаривают⁈ С этими вот словами Маргарита Артуровна и дернула его за руку, вытягивая ее вверх…
Хлопок! Серебряной рыбкой блеснула в воздухе латунная чека и на гравий дорожки упала рубчатая граната Ф-1…
Эпилог
Эпилог.
Он сидел и пил чай с медом и какими-то успокаивающими травами, которые собирал и высушивал Анатолий Сергеевич. Пил чай и смотрел в стену. На стене висел ковер, и Виктор вяло вспомнил что в свое время было запрещено размещать на коврах изображения животных, людей или птиц, вот так и появился абстрактный рисунок, который напоминал все на свете. Вот вроде и зверь, а вроде и птица. Вроде человек, а вроде загогулина.
— Никогда в жизни больше в лагерь не поеду. — сказал он вслух.
— Да-да. — кивнул ему Анатолий Сергеевич: — конечно. Я ж говорю — нервная работа. Ты вон, один денек тут провел и уже глаза стеклянные. А я тут… эх, да что говорить… — он машет рукой. Поворачивается к остальным.
— Девчата, кто еще чаю будет? У меня его много. И пряники берите, не стесняйтесь.
— Спасибо. Очень вкусный чай. — говорит Лиля: — а я вам потом настоящий китайский подарю, у меня есть такой, в жестяной коробке. А то говорят, что столовая закрытая, а у Витьки руки тряслись… ему, наверное, сахара в крови не хватало!
— В лагерь ни ногой. — повторил Виктор: — режьте меня, бейте меня, бросайте в терновый куст, только не в лагерь.
— Вообще-то в сказке Братец Кролик все наоборот сделал. Он хотел чтобы его в терновый куст бросили. — сказала Синицына и поправила свои очки. Виктор молча взглянул на нее, но ничего не сказал, снова уставившись в стенку. На ковер.
— Смех смехом, но Витька подвиг совершил. — говорит Анатолий Сергеевич, наливая еще чаю в свою чашку: — откуда ему знать, что это муляж, а не настоящая граната? Я в армии служил и то не отличу… — он берет в руку зеленый, рубчатый корпус и изучает его: — дела…
— Это у меня нервное наверное. — опускает голову Алена Маслова: — я от нервов засмеялась. Я и не поняла, что случилось. Просто Виктор Борисович как заорет страшным голосом «ЛОЖИСЬ!» и как бросится пузом на землю… это я потом уже поняла, что он на гранату бросился… а это и не граната вовсе.
— В лагерь больше — ни ногой.
— Да, да, Вить. Вот, пряник будешь? На пряник. — Лиля всучивает ему в руку пряник: — ты в чай его макай, он мягким станет, вот так…
— Дура ты, Лилька. — неожиданно говорит Айгуля: — как есть дура. Человек за тебя жизни не пожалел, грудью на гранату бросился, а ты… пряник ему в чай макаешь.
— А я теперь понимаю, чего она в нашем Витьке нашла. — тихо говорит Маслова: — это ж не каждый вот так броситься. Даже не подумал.
— Подумал. — поднимает голову Виктор: — подумал я. Вы все на улице были, высыпали, куда не глянь — люди. Запал — три секунды. Ритка выдернула ему руку, кольцо на пальце осталось, граната на дорожку упала, чека предохранительная вылетела — раз. Пока я сообразил что к чему — вторая. Схватить и выбросить уже времени не хватало. Вот и… не, я в летний лагерь больше не приеду.
— Все-все. — Лиля гладит его по руке: — не