Алые, оранжевые, желтые сполохи побежали по чертежу, купол содрогнулся и пентаграмма погасла, почернела, металл под ней начал трескаться и с шелестом осыпаться. Из головы и нервов Данила пропала давящая боль, и растаял гнусный страх.
Ольгер медленно повернул горящее, жуткое лицо, наполовину череп: Данил крикнул едва не порвав связки:
— Топор, Оле! Топооор!
Викинг услышал.
Взмахнул еще зажатым в правой оружием, привычным, отработанным тысячей ударов и сотнями лет движением.
И отрубил себе левую руку по плечо.
Рухнул, огонь вокруг него пропал, как задуло.
Девушка перед ними упала тоже, снова поднялась на колени, качаясь, тонкая, как подрубленное деревце. Бывшая пентаграмма на рассыпающейся стене рядом уже ни на что не походила, на ее месте проглянула дыра, раскрылась вширь, туда ворвался солнечный свет и вызолотил стройную фигурку.
Данил увидел ее улыбку.
— Всё, освободилась, — сказала она и дрогнула лицом, с ужасом и жалостью поглядела на изувеченную фигуру с топором, потом на Данила.
— Это я? Простите.
Данил побежал к Ольгеру, склонился, не зная, как лучше его поднять, левую сторону лица покрывала черная корка в трещинах, там виднелось розовое, влажное, левый глаз выжгло, во впадине белела кость, от левого уха остался обугленный хрящ, кожаная куртка пошла волдырями… черная культя, правда, не нуждалась в жгуте.
«Если это может утешить».
— Вы правда вернули бы мою Бушку?
— Вернули бы, ясно же, — сказал Данил, вместо ненависти он почувствовал жалость… мертвое сердце, а поди ты.
— Вы добрее ваших богов…
Серафима протянула руку.
Рука осыпалась черным пеплом. Она еще несколько секунд смотрела живыми, карими глазами, но чернота охватила ее всю, и помпейская статуя с шорохом рассыпалась по грязному бетону, теряя всякое человекоподобие.
Ругаясь вслух, Данил поднял Ольгера под мышки, безуспешно стараясь не делать больно, и поволок к свету, в живой мир снаружи.
Даша подогнала вездеход ближе, умничка.
Он уложил викинга так, чтобы тот опирался на переднее колесо. Даша выскочила, со стоном сочувствия присела рядом. Ольгер пошевелился, наконец выпустил топор с оплавленным лезвием. Повернул голову так, чтобы видеть их одним глазом.
— Не похожи на Одина и Фригг, ребята, дохловаты… — просипел обожженной гортанью.
— Лежи, балда, и не чирикай, — ответил Данил. — Выискался рубака, Джон Барбекю[109].
— Вот именно, выискался! — голос, услышав который, Даша взвизгнула радостно и совсем несолидно.
Рядом стояла Сайха.
Но в каком виде!
Мокрая как мышь под ведром, кожаная куртка и дорогие джинсы похожи на половые тряпки, роскошные волосы сбились в колтун, в них застряли водоросли и теперь воняли тиной.
Одно осталось неизменным: прекрасное и гневное лицо.
— Тrollägg, тащилась с такой глубины, хлебая вонючую воду, а потом восемьсот ступенек наверх! Восемьсот, Фенрирово дерьмо!
Даша хотела ее обнять, но Сайха уже осматривала Ольгера, быстро и осторожно касалась ожогов и ран, качала головой. Наконец сказала:
— Я не верю, но он выживет. Ну, то что от него осталось.
Ольгер попытался улыбнуться почти безгубым ртом:
— Отдрыгался…Забудь горелую корягу. Тебе не пара.
— Одину подобный, Тюру брат отвагой, белый хрен сражений, — нараспев сказала Сайха, и закончила: — господин мой, ты придурок. Ничего, — сообщила она Даше, — все что нужно осталось, я проверила.
Данил запрыгнул в кузов пикапа, томительно долго рылся там в ящиках и сумках, наконец нашел кургузую ракетницу. Вскинул, выстрелил: алая звезда вспыхнула в небесах, упала с дымным следом. Потом поднял короткую картонную трубку, выдернул шнурок, и над базой, над морем потянулся красный густой дым.
Треск винтов они услышали минут через пять.
«Хьюз», темно-красное, словно пасхальное, подумала Даша, «летающее яйцо» снизился, оставляя сизый дымный шлейф, двигатель работал с перебоями, но он все же точно и чисто сел рядом, обдал компанию едким керосиновым ветром. Припал на погнутый полоз шасси и выключил зажигание.
Ракетные пилоны пусты, вороненые стволы шестиствольных пулеметов облезли от перегрева, боковое окно кабины выбито, а дверь выпачкана гадкой жижей. Двое выскочили из кабины, в голубых летных костюмах. Сорвали шлемы, красный и зеленый.
Впервые Даша видела Майю растрепанной и грязной. Но гонор, гонор остался при ней.
— Кого я вижу! — она сразу же поняла. — Выживет?
— Если нас назвать живыми, да, — сказал Данил.
Василь потоптался и виновато развел руками.
— Если б мы знали.
— Ясно, вас не предупредили, — сказала Сайха. — Зверолюдки летать не умеют. Много хоть настреляли?
— Морпорт спасли, и прибрежную полосу, — ответил Василь, — если б еще не поганые птерозавры. Мега, кстати, вашего любимца, мы того. Выпотрошили.
Натужный свист со стороны ворот, и на пятачок вкатил вишневый Тесла Эс.
Уже никто не назвал бы его шикарным. Фара выбита, бампер расколот, и трещина на все лобовое стекло наискось, капот вспорот словно тремя стамесками. Дверь распахнулась, и оттуда вылетела немецкая штурмовая винтовка без магазина. Потом выбрался индеец. Шикарный серый костюм, вишневая рубашка, все в измочаленном и печальном виде. В руке он держал «Беретту АРХ» с оттянутым задержкой затвором. Бросил ее под ноги, пнул неповинное оружие штиблетом крокодиловой кожи.
— Коллеги, я пустой. Кабы твари не стали пеплом на финише, кетцалев хрен бы я к вам доехал. Кто?
Подошел ближе. И плюхнулся прямо в пыль изящным задом рядом с Ольгером и Сайхой.
— Ага. Вытянет?
— Вытянет, — кивнула Сайха, — я его знаю. За шкирку вытащу, он мне новую машину должен. С гранатометом сверх всего.
— Глас валькирии! Медведь ты недожаренный. Чертова перешница. Вальхаллы захотел? Хель тебя дожидается, постель греть.
— Акулу Хель получит в постель, — сказала Сайха.
— Погодите. Выходит, прорвались? — Аренк оглядел их торжествующе, — ведь без потерь? Я не думал.
— Аре, прости… нет, — Даша присела на корточки рядом. Она только теперь поняла, как устала, голова разламывалась, из тела словно кости убрали. Хотелось лечь прямо тут на землю и не шевелиться. Никогда.
— Эля погибла. Она в городе, в моей машине.
Вот. Сказала.
Бессердечный ацтек окаменел лицом, рванул мятый ворот рубашки.
— Так. Мне нужен будет амулет.
— Не вопрос, — ответила Майя, — получишь.
Эпилог. Три создания нежных
Лимузин возжелала Сайха. Тот самый.
Его давно отрихтовали и перекрасили. Идея с костюмами тоже была ее. Впрочем, Даша не упиралась, так даже забавнее выходило.
Они подкатили ко входу в «Шаляпин-рэдиссон», на берегу Малой бухты. Солнце било лучами вовсю, над Анапой ни облачка. Хорошо, мертвые не потеют, Даша мысленно хмыкнула.
— Все романы на свадьбах кончают недаром, — пробормотал Данил.
— Что я слышу от моего рыцаря на белом коне. Ты не испугался часом? — Дашу развлекало выражение его лица. — Ускакать захотел? Опозорить