– Видала? – Сергей подбежал к ней. – Рога – во! А туловище – как у людей!
– Видела, Сереж. – Она невольно улыбнулась. – Пойдем тоже к реке. С меня пот течет из-за этих нарядов, и во рту пересохло.
Сергей помог ей спуститься по крутому берегу. Варя умылась, напилась воды, сняла свадебные лапти, размотала онучи и с наслаждением окунула ноги. Медведи плескались так, что брызги долетали до Вари. Она прикрыла рукой вышивку и вышла на берег. Куйгорожева кровь потемнела, и узоры теперь казались почти черными. Где он теперь? Как сдерживает себя? Ищет ли ее?
Вода у берега заиграла мелкой рябью, потом пошла кругами, мерно разбивающимися о камни. Варя завороженно смотрела на них, не понимая, откуда они берутся. Там, где заканчивалось мелководье, река покрылась пузырями, взбурлила; пахнуло водорослями, и из образовавшейся воронки поднялась женская фигура. По плечам и груди струились черные волосы, укрывая женщину по самые щиколотки. Она двинулась на Варю.
– Шумбрат, Варай, – сказала она мягким голосом, чуть растягивая слова.
– Шумбрат, Ведява-матушка, – нестройно ответили за Варю медведи и тут же вышли из воды.
Уредев взял Варю за плечи, точно защищая.
– Вижу, что свадьбу затеял молодой Мирде, оплакал наконец мать своих детей.
– Все так, матушка, – закивал уредев.
– И кто же невеста?
Медведи переглянулись.
– Разве ты видишь здесь другую невесту, кроме той, что пред тобой?
– Не вижу, потому и спрашиваю. На невесте панар, вышитый кровью Куйгорожа, и кровь эта нашла дорогу в сердце тейтерьки. Так чья же она невеста?
Медведи замолчали.
– Мирде невеста будет, не Куйгорожа. Наш жених спасает ее от верной гибели, а Виряву, твою сестрицу, освобождает тем самым от данного во гневе слова.
– И каким же было слово Вирявы?
Тенистый подлесок на берегу реки зашелестел, и ветер принес шепот:
– Лишить жизни, коли не найдет выход в людской мир за семь дней.
– Какой по счету день идет? – прожурчала богиня воды.
– Седьмой. Завтра, когда око Чипаза будет высоко, настанет срок, – шепот постепенно перешел в зычный голос, и на краю леса показалась Вирява.
Варю захлестнула горячая волна. Не столько от появления второй богини, сколько от того, что та сказала. Все это время Варя была уверена, что срок истекает в полночь завтрашнего дня. Но Вирява, видимо, вела отсчет от полудня, когда Варя прошла сквозь портал в Шимкине, а не с того момента, когда очнулась в дупле.
– Значит, раньше времени тейтерька сдалась. Вот так любовь…
– Да не было любви между этой девкой и Куйгорожем, сестрица! Раб он ей, как все совозмеи, – засмеялась Вирява.
– Неправда! – вырвалось у Вари.
– А кто доказать сможет, что правда? Есть ли здесь свидетели их любви? – обратилась Вирява к поезжанам.
– Я свидетель, – выступил вперед Сергей.
– Ты? Пьяница и неудавшийся тюштян! – возвысила голос Вирява. – К такому свидетелю другого надо.
– Ловка ты, Вирява, слова иначить. И чужие, и свои, – покачала головой Ведява.
– Раз слово второго свидетеля нужно, тогда слушайте! – Со стороны налитого солнцем поля повеяло хлебным духом, и позади поезжан зазолотился, соткался, как из ниток парчи, женский силуэт.
– Паксява-матушка, – склонили головы в земном поклоне медведи.
– Я видела, как засевается их любовь в дружбе и взаимовыручке, едва вышли они из твоего коварного Виря, сестрица. Я видела, как прорастает их любовь в нежности, когда совозмей пролил за эту девушку первую кровь, а та за него – первые слезы. Видела, как расцветает их любовь в несмелых объятиях в тот самый день, когда Сыре Овто получил обратно каравай. Видела, как поспела любовь в их первую ночь…
Уредев отстранился от Вари и покосился на Мирде. Тот слушал молча, только тер запястья.
– Ничего это не меняет, – произнесла Вирява. – Я предложила девке сделку, и она согласилась.
– Нет, меняет! – тихо, но твердо отозвался Мирде. – Я не ведал о любви Варай и Куйгорожа. Иначе не заслал бы свата… Сыре Овто, знал ли ты об этом? Отчего не сказал, что каравай вернули?
Древний медведь выступил из тени леса, склонил толстую шею.
– Виноват я перед тобой, Мирде! Знал и не сказал. Но, как и ты, хотел спасти Варвару от смерти, тебя – от тоски, малышей – от сиротства.
– Тебе ли не знать, что любовь сильнее смерти? – закричал Мирде. – Тебе ли не знать, что я готов раз за разом спускаться в Тоначи ради одной лишь улыбки моей жены?.. Если любишь, решай, Варай! Мое предложение в силе. Я бы все отдал за день с любимой. У тебя этот день есть.
Затаился ветер в листве, перестали плескаться волны, застыло в золотом сне поле. Три богини, пятеро медведей и один мужчина молча смотрели на Варю.
– Вирява-матушка, Ведява-матушка, Паксява-матушка! – Она поклонилась каждой в ноги. – Добрые медведи, добрый человек! Я пробудила Куйгорожа, стала его хозяйкой, его подругой и его любовью. Он спасал меня раз за разом – и от врагов, и от самого себя. Смерть Алены заставила меня согласиться на свадьбу с медвежьим сыном, чтобы избежать новых смертей. Прости меня, Мирде, я могла бы заменить твоим детям мать, но не смогу стать тебе женой. Матушка-Ведява, благодарю за то, что преградила нам путь. Матушка-Паксява, благодарю, что свидетельствовала о моей любви. Матушка-Вирява, нет нужды иначить твое Слово. Завтра в полдень я или уйду из вашего мира, или приму смерть.
– Да будет так! – захохотала Вирява. – Только смерть ты примешь наверняка: или завтра от меня, или – еще раньше – от своего ненаглядного. Сила Куйгорожа стала непомерной, как и его обида. Птицы сказали мне, что он выжигает и крушит все на своем пути. Встречай нового жениха! Будет жаркой ваша встреча!
Сергей
Богини исчезли одна за другой. Медведи предложили отвезти Варю, куда она пожелает, но она отказалась. Сказала, что идти ей некуда, а Куйгорожу лучше не видеть ее рядом с поезжанами. Если Вирява сказала правду, то он был опасен как никогда.
Медведи переплыли реку, и Сергей с Варей долго смотрели им вслед с высокого берега. Тени стали длинными, и казалось, что по той стороне реки мчатся не пять, а десять медведей – маленьких и гигантских.
– Предлагаю не уходить далеко от воды. Если что, потушим тут пыл твоего Куйгорожа.
– Да, пожалуй. А еще я сниму пулай, потому что бегать в нем невозможно.
Варя развязала пояс, и украшение со звоном упало в траву.
– Ты приподними.
– Ого! – Сергей взвесил его в руке. – Килограмм пять-шесть точно будет… Такой тяжелый, что аж есть сразу захотелось. Эх! Сейчас бы на свадебке твоей наелся, а теперь голодать придется. Даже тушеночный подарок в доме остался. Как бы кто не съел.
– Кто про что…
– А ты чего ожидала? Я ж кто? Как там Вирява сказала?.. «Пьяница и неудавшийся тюштян».
– Она хотела тебя позлить. Не бери в голову. А тюштяном ты все равно не собирался становиться.
– Понимаешь, вот как не стал, так сразу и захотелось!
Варя улыбнулась.
– Кстати, пока тут снова не начался экшен, скажи мне: кто на самом деле тюштян-то? Я тупой, Варь.
– Ну я просто предполагаю…
– И все-таки.
– Смотри, ты же не слышал зова торамы тогда, у дуба?
– Нет. Только взрыв.
– А Илья слышал.
– Илья? Да ну-у-у… – Сергей остановился. – Откуда ты знаешь?
– Он описал мне ее звучание. Как только я услышала тораму сама, когда ты собирал сельчан в Нешимкине, то сразу вспомнила его слова. А еще это же он позвонил тебе, позвал на Священную поляну к Шимкинскому дубу.
– Типа чувствовал?
– Думаю, да.
– Почему тогда я провалился, а он – нет?
– Не успел. Порталом воспользовалась сама Вирява, а потом ты.
– Да меня как будто засосало туда… Не знаю. Может, ты и права.
– А что у вас с Вирявой за странные отношения? Давно хотела спросить. В Шимкине