На крыльце Варю встретили Сергей и Куйгорож. Оба вскочили, посмотрели одинаковыми, тревожными глазами.
– Ну наконец-то!.. – первым начал Сергей и сбежал к ней, чтобы обнять. – Ты цела? – Он осмотрел Варю с ног до головы. – Чего лесной ведьме от тебя понадобилось?
– Не сейчас… Потом… Со мной все хорошо.
– А с Аленой беда, Варь…
– Я знаю.
Куйгорож остался на крыльце, точно не решался подойти. Рядом с ним раздавался деревянный треск. Варя присмотрелась: он обвил хвостом поручни крыльца и теперь ломал их в труху.
– Дело нужно, да? – сдавленным голосом спросила Варя.
Куйгорож сжал кулаки и молча кивнул.
– Сделай для Алены гроб, красивый, по местному обычаю.
Он с облегчением разжал хвост, подошел к Варе и на мгновение обнял ее:
– Прости, было слишком поздно…
Варя попыталась задержать его, чтобы ответить, сказать, излить, но Куйгорож мягко оттолкнул ее и бросился прочь, на ходу выхватив топор из поленницы.
– Мы тоже не успели, – произнес Сергей, глядя ему вслед.
– Вы бы ничего не изменили. Где Танечка?
– Их с Леськой забрали деревенские женщины. На время, пока тут похороны. Ребенок и так натерпелся. Молчит, ни слова не говорит. Как бы немой не осталась.
У Вари затряслись губы.
– Все из-за меня… Я… я хочу к Алене.
Уже в сенях Варю обдало незнакомыми запахами. В застоявшемся воздухе чувствовался горький привкус трав, чего-то сладковатого, скорбно-воскового. Помимо Люкшавы, здесь было несколько девушек и одна пожилая женщина с темным лицом. Женщина поднесла стакан воды:
– Половину отпей, половину на пол вылей.
Люкшава продолжила пение-плач, ни разу не подняв головы, точно и не заметила прихода Вари. Впрочем, может, так и было.
Алену успели обмыть и переодеть в новый длинный панар. Талию обвили тремя богато украшенными поясами. Шею перевязали широким полотном и закрыли украшениями в несколько рядов. На окно зачем-то поставили стакан с водой, как если бы Алена могла в любой момент проснуться и попросить попить. Варя все никак не решалась посмотреть на Аленино лицо, а когда наконец взглянула, внутренне удивилась: грубоватые при жизни черты разгладились, смягчились. Варя прижалась лбом к Алениной груди и тихо произнесла:
– Спасибо. И прости меня.
Когда выпрямилась, долго смотрела на Алену сквозь слезы, стараясь запомнить ее посмертную красоту.
– Хороша была бы невеста, да? – шепнула пожилая женщина. – Как пришла к нам, так почти сразу начала парь[91] для себя готовить. Ну ничего, сыграем для нее свадьбу.
– Как это?
– Котора замуж при жизни не вышла, ту после смерти отдают. Вот и подруженьки собрались попричитать за невесту. – Женщина показала на деревенских девушек, сидевших по лавкам.
Варя попятилась и выскочила наружу. Воздух освежил ее лицо, но вдохнуть не получалось.
– Варь… – Сергей подошел к ней, осторожно притянул к себе.
Она не стала сопротивляться. То, что не удалось выплакать, рвалось наружу. Она почувствовала, как в горле разливается стон. Вот и станет Алена невестой, унесет в Тоначи свои свадебные наряды и украшения…
Когда Варя немного успокоилась, Сергей отвел ее на лавку:
– Так что хотела от тебя Вирява?
– Предлагает сохранить мне жизнь, если… я соглашусь быть женой медведя и воспитывать осиротевших медвежат. Танечку тоже примут в семью.
Сергей посмотрел на Варю неверящими глазами.
– И что ты ответила?
– Попросила время на раздумье.
– Когда надо дать ответ?
– На закате.
Сергей помолчал.
– Куйгорож сломал сарай и крыльцо, пока ждал тебя.
– Я заметила.
– А я, Варенька, не тюштян. Теперь-то наверняка. Люкшава меня проверила древним обрядом…
Варя кивнула.
– Значит, уйдешь отсюда с легким сердцем.
Он вздохнул.
– Легче не быват.
Сергей
Куйгорож принес во двор очищенный от веток ствол липы. Доброе дерево для гроба. Кто-то дал совозмею острую пилу, и Куйгорож, как ножом масло, искусно распилил бревно на две продольные половинки. Удивительно, сколько силы было теперь в руках, да и во всем теле совозмея. Варя стояла рядом и то говорила, то молчала…
Сергей оставил их вдвоем и сел поодаль, сделав вид, что занят замером и разрезанием льняных полотен, на которых понесут гроб. Краем глаза он заметил, как поменялся в лице Куйгорож, как на мгновение перестали сновать его ловкие руки, как Варя закрыла лицо ладонями.
Да, недолюбливал Сергей Куйгорожа, но не испытывал теперь ни капли злорадства. Потерять, едва пригубив, – такого и врагу не пожелаешь. Почему-то Сергей заранее знал, какое решение примет Варя. Гибель Алены не оставила ей выбора. Варя больше не могла рисковать их жизнями.
Сергей видел, как яростно выдалбливает Куйгорож половинки бревна, как отчаянно загоняет в колоду долото. Варя пыталась что-то сказать ему, но захлебывалась плачем… Лесная хозяйка, хранительница равновесия, знала толк в том, как его нарушить.
Куйгорож вдруг бросился на траву и поднялся в воздух огненным шаром, как в ту ночь, когда на деревню напали оборотни. Только теперь он не взмыл, а остался у самой земли, чтобы выжечь колоды изнутри. Варя отбежала на крыльцо и, не двигаясь, наблюдала за огненным танцем. Что сжигал совозмей? Сердцевину колод, в одну из которых положат Алену, а другой закроют сверху, или собственную сердцевину?
Сергей сложил нарезанные полотна и подошел чуть ближе. В отблесках огня, игравших на лице Вари, он прочел: выбор сделан.
Куйгорож
Куйгорож вырезал в крышке гроба оконце – будет Алена из него смотреть, а сбоку в ногах дверь – из нее Алена выйдет. Высек и родовой знак – Большую рыбу. Алена жила с рыбаками, значит, ее это род. Дело едва ли отвлекало его от того, что рассказала Варя. То, чего он боялся, произошло, да только раньше, чем ожидал. Варя выбрала жизнь вместо смерти, но сдалась. Варя будет с оборотнем, да только не с ним. Всех ниже совозмей рангом. Даже подлых верьгизов, и тех люди больше уважают.
Дерево разрезал быстрой пилой, как врага рассек, – не помогло. Самым страшным огнем, лишающим сил, выжег колоды – не помогло. Кропотливый труд дал рукам, искусной резьбой украсил гробовую крышку – не помогло.
Едва доделал работу, убежал в глубь черной деревни, взметнулся пламенем, пролетел низко – все, что старый пожар не сожрал, испепелил.
Не помогло.
Когда вернулся, Алену уже выносили. Из деревни пришли Аленины друзья. Среди них – Сабай с посеревшим лицом. Вокруг Куйгорожа рассеивались дым и зола. Женщины, затянувшие причитания, закашлялись. Вскоре все лица стали казаться серыми, как у Сабая.
– Невест сегодня провожаем, да не одну, а сразу двоих! – крикнул Куйгорож. – Одна в Тоначи уходит, а другая – в Овтонь Мастор. Проводим как следует! Поможем с девичеством попрощаться. Одна нема, другая без языка – спойте-ка, девушки, за них!
Люкшава пристально глянула на Куйгорожа, на Варю.
– Давайте ту, что на вечернюю зарю…
Мекс а таргаса
Чис покордань вайгелем?
Мекс а евтасынь, ух, мерян
Чис досадань монь валом?
Эли а улян
Те вайгельненть таргишка?
Эли а улян
Не валнэтнень евтышка?
Мейс радовинь
Те якстере толонтень?
Мейс радовинь
Шибка чави ведентень?
Бояравинень-оинень,
Промодоя кругомган,
Пурнаводоя малазон[92].
Сабай, Сергей и двое деревенских рыбаков подняли и понесли гроб на полотнах. Куйгорож сменил одного из мужчин, который едва переставлял ноги от тяжести, и процессия зашагала чуть быстрее. Девушки непрестанно