– В плену все очень худые, знаете ли, – хмыкнул Бочко.
– У нас будет подкрепление из Царандоя? – уточнил журналист.
– Нет. Придана только группа армейского спецназа.
– Вот как. Тогда тяжело придется нам. Пока отыщешь парня, могут прибыть моджахеды и обстрелять из зелёнки.
– Запросим поддержку с воздуха. У нас наготове двадцать четверка.
Я молча наблюдал за их разговором.
– Пять лет назад мне довелось в этой провинции искать вашего комсомольца. Его звали Геннадий Кулаженко. Приезжали другие ребята из ЦК комсомола, знакомый ваш Николай Игоревич Захаров участвовал в поисках.
– Мир тесен! – ответил я.
– Нашли хоть парня? – спросил Бочко.
– Нет, к сожалению.
– Ясно. Ну, не будем унывать, товарищи.
Я только повернулся, как мне подполковник заявил: “Где ваш автомат?”
Ой, и правда. Где же он? Я начал рыскать по сторонам. Постепенно комната наполнилась смешками и прысканьем в кулак. Бочко побагровел.
– За оставление оружия следует наказание, товарищ Озёров.
– Виноват. Растерялся.
Подполковник из-под стола достал мой автомат.
– Сегодня это был я, а завтра ваше оружие украдет враг. Что вы будете делать? Вы же служили в армии, там как с молоком матери это изучают…
Мне было нечего сказать. Просто пожал плечами. В ответ – смех.
– Вернемся в Кабул, и вас ждёт обстоятельный разговор, а после спецподготовка. В ЦК, видимо, слишком поторопились с вашей отправкой. Политика политикой, а мне трупы не нужны.
Мы отправились на машинах в кишлак. Я ехал в уазике вместе с журналистом, подполковник ехал в бронетранспортере, с башней и пулеметом, за ним ещё одна такая же бронемашина и грузовик. Движение быстрое, но от жары казалось, что дорога растянулась в вечность, в бесконечное пространство желтого песка, редкого жухлого кустика и испепеляющего солнца. Затем мы встретились с муллой.
Переводчик неспешно пытался выяснить, где именно следует искать пленника. Старик сначала ворчал, потом затрепетал, вознося руки к небу.
– Что ему нужно? – спросил подполковник.
– Да не пойму.
– Торгуется, скорее всего. Нужно ему что-то? – вставил журналист.
– Сейчас спрошу.
Старик снова затрепетал. Ему принесли угощение – чистой воды, сгущенку, а ещё таблетки в целлофановом пакете. О чудо! Ум муллы внезапно прояснился.
– Он говорит, что в одном из домов кишлака, в подвале сидит пленник. Поймали под Гератом, там якобы наши войсковую операцию проводили. Охраняют пленного двое снаружи.
– Только двое? – воодушевился я. – Значит, задача легкая?
– Моджахеды воюют как партизаны, – вставил свое подполковник. – Где двое, там по желанию возникнут и две сотни. Ты только свистни в горах…
Переводчик принялся вкрадчиво уточнять детали дома и особенности кишлака. Всё происходило медленно, столь медленно, что воздух под глазами плавился. Жара, неописуемая даже в октябре, жгла мое тело. Голову запекало, в волосах было мокро.
– Он может сказать быстрее? – нервно спросил я у журналиста.
– Нет конечно. Ты взгляни на него, это же старик. К тому же мулла. Его тут никто не поторопит. Тебе ведь нужны сведения о пропавшем.
– Ну разумеется нужны, что за вопросы?
– Тогда жди.
Я выхлебал из фляги оставшуюся воду. Подошел к БТР, а от него исходит жар как от расплавленного металла. Нигде нет прохлады. Как люди раньше жили без кондиционера?
– Всё, поехали в Инжиль, – распорядился подполковник. – А муллу на броню.
– Это же как? – я всерьез опасался, что старика зажарит броня, как сковородка жарит яичницу. – Да ведь он на ней помрет.
– Не помрет. Зато в кишлаке люди увидят, что с нами их авторитет. Вероятность стрельбы по нам резко уменьшится. Командир! Заводи мотор, начать движение.
Подчиненный быстро влетел внутрь распаленного БТР. Зарычал мотор. Я устало влез в уазик. Пот градом капал с носа.
– Расскажите о себе, Андрей Григорьевич, – послышалось над ухом.
Дорога была побитой, но исправной. Журналист улыбался мне, а я ему, только устало.
– Воды бы попить.
– Держите. Что-то вы совсем захирели. Не заболели ли?
– Слишком жарко. С непривычки тяжело.
– А сколько вы тут?
– Больше месяца.
– И до сих пор не привыкли? В кабинете обитаете, что ли?
– Скорее да, чем нет.
Журналист вздохнул.
– Что именно мне следует рассказать? – спросил я, немного оклемавшись после воды.
– Почему вы поехали сюда?
– Таково решение инстанции.
– В ЦК ВЛКСМ обычно отправляли не пропагандистов, во всяком случае не такого уровня…
– А какого же?
– Из Узбекской ССР. Абдуллаев тут был. Из своей Академии наук.
– Вот как? Что ж, мне поручено наладить идеологический фронт против моджахедов.
Журналист усмехнулся.
– Простите, мы с 1979-го воюем с ними. Что именно следовало бы изменить в нашей работе?
– Хороший вопрос.
– Но у вас же есть мнение на этот счет?
– Я только собрал первые сведения, Володя. Кадры – ноль, образование – ноль, влияние чужих идеологий – по максимуму. Работать с ДОМА очень сложно. У них всё ещё споры за идеологию, или за власть. Всё вперемешку. Тогда как в местных комитетах реальной проблемой остается дефицит кадров. Формально цифры большие, а на деле…
– Как у нас, – подхватил журналист.
– Да, пожалуй. Как у нас.
– А этот парень, ради кого мы выехали? Кто это? Я за каждого нашего парня борюсь, но чтобы из ЦК ВЛКСМ пришел человек и так упорно настаивал – это для меня впервые.
– К нам обратился ветеран комсомола, – соврал я. – Его сын служил в Афганистане, тут и пропал. Мы посовещались в секретариате, потом поговорил лично с Мишиным. Было решено, что в командировке выполню и это поручение.
– Похоже, ваша зона ответственности пропащая.
– Как понять?
– И в идеологии, и в ситуации с этим парнем. Мне удалось накопать на него лишь крохи. Кто знает, на чьей стороне этот мулла. Чаще всего на своей собственной.
– Думаете, соврал нам?
– Нет, необязательно. Но будьте готовы к тому, что Евгения уже нет в живых.
На минуту установилась тишина. Затем я взял слово:
– Если вам интересно мое мнение, то как идеология может быть налажена без полноценных кадров? Откуда бы вообще тут набирать людей?
– Это Афганистан! – вздох Володи будто подтверждал мои догадки. –