— Ой ли? — Георгий попытался встать.
Но Двуреченский жестом свободной руки предостерег Ратманова от резких движений, продолжая держать его на мушке.
— Значит, решил отправить меня домой насильственным способом?
— Зришь в корень, Гимназист, — подтвердил Двуреченский и отчего-то сглотнул слюну, как будто сильно переживал в этот момент.
— А что ты нервничаешь? Все же идет по плану, — усмехнулся Ратманов. — Чик, и все! Или я чего-то не знаю? И обычная практика насильственного перемещения во времени может и не сработать? А кстати, почему именно насильственная? Может, лучше зачитаешь числовой код?
— Нет. Одним кодом тут не обойдешься. Код иногда дает сбои. Эта штука понадежнее.
— Понятно, что понадежнее, я сам же ее и чистил, и заряжал, — подтвердил Георгий, кивнув на револьвер в руке оппонента.
— А я перезаряжал.
— Никому не доверяй и проверяй! — напомнил Ратманов девиз Двуреченского.
— Да. Но заболтались мы с тобой, — Викентий Саввич отчего-то не был расположен к общению.
— Да погоди ты! Совсем забыл, есть же еще один способ. Неужто у тебя нет с собой инъекции Геращенкова, хотя бы маленькой баночки, а?
— Нет, — отрезал Двуреченский, — как-то не захватил с собой. Но ты много болтаешь!
— Что ж еще мне прикажешь делать?
— Встань… это… спиной ко мне… — Двуреченский тяжело дышал.
— А может, сразу к стенке? — Георгия прошиб нервный смех. — Тебе, думаю, не привыкать? В тридцатые годы ты уже служил в органах или еще нет?
— Дошутишься, Ратманов. Говорю же, встань ко мне спиной, — устало попросил Двуреченский.
— То есть сейчас ты проделаешь мне дырку в затылке, и я преспокойненько проснусь в кабинете Геращенкова в Москве две тысячи двадцать третьего года? — Ратманов как будто заговаривал Викентию Саввичу зубы.
И тот тоже это понимал. А потому не выдержал:
— Да заткнись ты уже, Ратманов! Руки за голову! Лицом к стене! — скомандовал он.
Однако Жорик неожиданно проделал почти акробатический трюк, на ходу вытянул из копны сена «смит и вессон» — еще один пистолет, о котором кто-то мог уже и забыть, — и направил ствол на Двуреченского.
И вот они стояли друг против друга, с взведенными курками, как два ковбоя на Диком Западе. Пат. Ничья. Почти что мексиканская дуэль[76].
— Вот гаденыш, — прокомментировал Викентий Саввич.
— А ты думал, просто так избавишься от подельника, завладеешь его, то есть моими, последними деньгами, пустишь ему, то есть мне, пулю в голову, да и дело с концом? А куда уж потом попадет моя душа — дело десятое! Свою часть клада Бугровых Двуреченскому даже не придется забирать из банка, все положено на имя Бермана-Ратманова… И эти накопления ты приберешь потом, когда для начала вернешься в будущее, а оттуда — снова в прошлое, но только уже не в свое, а в мое тело.
— А ты неглупый, Ратманов, даже убивать тебя жалко, но ничего не поделаешь, — и Двуреченский вдруг принялся нашептывать числовой код, не убирая при этом пистолета.
«Думай, Юра, думай!» — мысленно скомандовал себе Бурлак, после чего обратился в слух. В «проповеди» Викентия Саввича с большим трудом, но все же можно было разобрать: «Три шестнадцать двести шестьдесят восемь, пять одиннадцать двести четыре, семь семнадцать пятьсот пятьдесят пять, шесть девятнадцать тысяча девятьсот тринадцать». И затем повторил еще раз: «Шесть девятнадцать тысяча девятьсот тринадцать».
В этот момент Двуреченский и спустил курок. «Ну ты псих!» — последнее, что подумал Георгий, прежде чем нажать в рамках почти мексиканской дуэли на свой.
Изображение перед глазами поплыло. Вернее, он вдруг перестал видеть одним глазом. И словно в старом вестерне, какие показывали в 1913-м, снятом на мутную пленку с мелькающими черточками и пятнами, наблюдал за падающим телом врага — попал. И не просто попал, а в самое сердце! По-другому и не мог Юра Бурлак, отличник боевой и политической подготовки. Правда, и сам чувствовал, что получил тяжелое ранение, возможно, даже и несовместимое с жизнью. Шторка перед глазами окончательно закрылась, сознание покидало тело. Но при этом умирал Георгий с улыбкой. Наконец-то он попадет домой, в две тысячи двадцать третий год!
8
Но не тут-то было. Открыв глаза и продолжая испытывать адскую боль, только теперь… в области грудины, попаданец обнаружил себя лежащим на полу в той же хибаре, где они устроили выяснение отношений с Двуреченским. Вот только Викентия Саввича рядом уже не было. Да и тело самого Георгия кто-то перетащил на несколько метров, размазав кровь обоих дуэлянтов по полу.
Можно сказать, это было страшное зрелище. Но Жора видел в этой жизни всякое. А потому, удостоверившись, что он, по крайней мере, не мертв, с трудом, зажимая рукой дырку в теле, прополз еще немного вперед.
На деревянном ящике, который высился посреди амбара, лежала записка. Читать ее в положении Ратманова было особенно неудобно, но он не смог перебороть любопытство и все же попытался разобрать, что там написано. Текст был следующего содержания:
«Дорогой Юра! — именно Юра, а не Гимназист, не Жора, не Георгий и не Ратманов, отметил он про себя. — Пардон, но лучшего времени, чтобы снова разбежаться, у нас не будет. Теперь уже окончательно! Знакомство с тобой многое мне дало. Пожалуй, при других обстоятельствах мы могли бы стать настоящими друзьями! Но история не терпит сослагательного наклонения. Винить в этом некого. Желаю удачи, которая, уверен, тебе понадобится. А прежде чем отправиться на новые приключения, советую посмотреться в зеркало! За сим откланиваюсь. Твой Игорь Иванович (экс-Викентий Саввич)».
Ниже еще была приписка: «П. С. Запись сделана чернилами с химически нестабильным пигментом, выделяемым телом каракатицы[77]. Прочесть мое послание успеешь только ты».
И действительно, вскоре буквы расплылись перед глазами Ратманова. Охваченный тревожным предчувствием и все еще с дикой болью в сердце, он предпринял крайнее усилие и дополз до соседней комнатушки, где до этого подельники обнаружили осколок старого зеркала.
Проделав над собой теперь уже точно последнее неимоверное усилие, он ухватился за стену, поднялся на ноги, запрокинул голову и… почти даже не удивился. Увидев грязное, запачканное кровью и до боли знакомое лицо с длинным носом. На него глядел не Ратманов, но Двуреченский.
«Ай да Викентий Саввич, ай да.» — успел подумать попаданец, прежде чем хлопнулся в обморок.
Глава 11. Домашний арест
1
Георгии… или Викентии… Кто он сейчас? С наибольшей вероятностью можно было утверждать, что, по крайней мере, это был человек, наделенный душой Юры Бурлака, капитана полиции из будущего. Но и на этот раз он открыл глаза не в 2023-м, а в чертовом