— Но меня-то вы вели заранее! Ты упоминал, что СЭПвВ, и не без твоего участия даже, организовала нападение на Юрия Бурлака, после которого я и оказался первый раз в Москве девятьсот двенадцатого года…
Здесь Двуреченский ненадолго замялся, но потом все же что-то припомнил и продолжил.
— Я так говорил? А, да, вспомнил, в моем доме во время облавы. Тут как. Был у тебя однажды уже краткосрочный опыт пребывания в прошедшем времени. Там и заметили твою особость. Только хоть убей, не помню, в каком году. Карибский кризис? Или космическая гонка двух держав? — он вопросительно посмотрел на Ратманова. — Ты сам ничего не помнишь?
— Нет! — опешил тот. Это была новая для него информация.
— Ну, это был совсем краткосрочный опыт. А опытному инспектору Службы эвакуации достаточно получаса, чтобы определить — гражданин-де не отсюда. После чего легла мне на стол бумага, мол, такой-то такой-то, Бурлак Юрий Владимирович подпадает под критерии возможной службы у нас!
— После чего вы меня убили в две тысячи двадцать третьем году, — почти обиделся Юра.
— Ну не убили же! — «оправдался» подполковник Корнилов. — А отправили в прошлое наиболее действенным способом.
— Пустив мне пулю в голову!
— Между нами, девочками, — Викентий Саввич доверительно пригнулся к Жоржику и пожаловался: — Нас всех в службе за людей не считают. Мы пешки в руках Геращенкова и ему подобных. Был приказ — «грохнуть» Бурлака. Точно так же, как и меня за много лет до этого отправили к праотцам, ничего не поясняя и следуя идиотскому принципу «захочешь жить — выплывешь». Давно пора у них там все поменять. Бесчеловечная организация!
— Хорошо. А как вы выбираете год, месяц, день попадания в прошлое? И выцеливаете мертвое тело, в какое должен вселиться разум попаданца?
— Чистая алхимия. Ну и физика немного. Товарищ Ландау тебе лучше бы ответил, здесь я не специалист. Могу сказать только, что тела в прошлом подбирают местные агенты СЭПвВ, заброшенные туда ранее. Возвращение в будущее — вообще не проблема, грубо говоря, мы просто нажимаем кнопку отката назад. А что касается выцеливания конкретного года и дня, этим специально занимаются специальные специалисты, — Двуреченский стал уже заговариваться. — Особый фармакологический состав, смоченная им пуля…
— Или код…
— Или код.
— Так, а почему именно в это время? Что я здесь забыл? И почему именно я?
— С этим попроще, — заверил Викентий Саввич. — Тут у нас как бы развилка истории, впереди война и две революции. Можно, конечно, спорить, но, на мой скромный взгляд, важнее времени за последние лет этак сто пятьдесят в истории страны и не было. Ну а рабочих рук и, не побоюсь этого слова, мозгов нам всегда не хватает!
— И какой же вам виделась моя роль? Зачем меня закинули в прошлое?
— Ну как зачем? Сначала чтобы проверить, без этого никуда: что ты можешь, как реагируешь на нестандартные ситуации и так далее и тому подобное.
— И что, оправдал я доверие, став вором-рецидивистом? — поддел подельника Ратманов.
Но тот пропустил укол мимо ушей:
— Во второй присест посылали уже более целенаправленно, накануне Романовских торжеств, охранять священную особу Его Императорского Величества…
— Вот молодцы!
— Ну и, конечно, чтобы добраться до меня. Это же очевидно, — устало улыбнулся Викентий Саввич. — Я не первый год замужем. Все понимаю. И они тоже знают, с кем имеют дело. Такая вот у нас честная дуэль! Кстати, Жоржик, у меня к тебе деловое предложение. Понимаю, что это может не вписываться в твои планы, но мне страшно хочется спать!
Откровенно говоря, Георгию хотелось ровно того же. Оставалось только придумать, как красиво выйти из положения: снять наручники и при этом не выглядеть проигравшим. Выход придумал уже главный дезертир из СЭПвВ:
— У меня к тебе деловое предложение, — повторил он. — Завтра с утра мы пойдем в банк, где, как я и обещал, положим деньги из клада Бугрова, чтобы потом, через сто с лишним лет, можно было снять огромную сумму с набежавшими процентами! И можно как угодно ко мне относиться, но все же признай, что я никогда не врал тебе напрямую.
Это было спорное утверждение, однако Георгию стало даже интересно, к чему тот ведет, и он решил дослушать.
— …И когда мы выносили мешки с Бугровским золотом из подклети старообрядческой церкви, я говорил, что ратмановская доля никуда не денется, а будет ждать его в будущем. Потом ты обиделся, не обнаружив сразу всех денег. Но, как видишь, я не соврал, осталось только отдать бумаги в доверительное управление, чтобы в будущем горя не знать.
— Эка ты завернул, — подивился Жоржик.
— Да… И вот теперь я вижу, что мой подельник по-настоящему… достоин! И не просто небольшой доли, как младший партнер, а как равный. Хочешь пятьдесят на пятьдесят? По рукам? Согласен? — и он позвенел своим кольцом от наручников.
— И зачем это тебе? — не поверил Георгий. — Груз с души решил снять?
— А хоть бы и так, — не исключил Двуреченский. — А еще я просто хочу спать!
— Ладно, но почему я должен тебе поверить? — не унимался Ратманов. — На этот раз?!
— Потому что я заявляю тебе официально: доля в пятьдесят процентов будет принадлежать не Двуреченскому, а Ратманову! А хочешь, даже и сам назови ту пропорцию от нашего клада, какую считаешь справедливой, и я соглашусь на твои условия! Ну а если обману — пусть Ратманов кроет меня какими угодно словами, проклянет, вычеркнет мое имя из истории, я готов ко всему! Только дай сейчас поспать!!!
Георгий знал, что Викентий Саввич опять мудрит и в любом случае выйдет сухим из воды. Однако рациональное зерно в его словах все-таки было. И про изменение пропорции будущего банковского вклада приятно было послушать, и спать обоим хотелось страшно!
— Согласен, — утвердил решение Ратманов.
— Отлично! — обрадовался хитрый Двуреченский. — Тогда можешь отстегивать свои причиндалы и идти спать!
— Не согласен, — Георгий в ответ лишь пересел в кресло по соседству с кроватью Двуреченского. — Я здесь посижу.
«Что, хитрая морда, вот это поворот, да?» — подумал Жора и в этот момент сильно собой загордился.
— Как скажешь, — был ответ.
Так подельники, не расставаясь ни днем ни ночью, скоротали свои вторые сутки в Америке. И, несмотря на не