Выходило, что единственным гарантированным способом связи оставалось… переселение душ. И когда очередной инспектор из будущего отправлялся в прошлое, он и снабжал проживавших в чужих телах коллег свежими вводными. Но отсюда и ропот тех, кто застрял в командировке на несколько лет, долго не получал из «центра» инструкций, был предоставлен сам себе и в лучшем случае становился частью спящей ячейки, а в худшем — пускался во все тяжкие.
— Погоди, а как же мои «сеансы связи» с кураторами во сне? — напомнил Георгий.
— Что, опять? — Двуреченский придал своему лицу максимально сердобольное выражение. — Сочувствую, брат.
Однако сочувствие Жоре нужно было меньше всего, он хотел разобраться! Они уже не раз поднимали эту тему. И неизменно Викентий Саввич либо отшучивался, либо говорил, что кошмары — обычное дело, даже и у него иногда бывают. А если кто-то из будущего спит и видит, как бы сделать Ратманову лишнюю инъекцию Геращенкова, к этому-де стоит отнестись философски. Захотят — вколют, и ничего не попишешь, а может, и вовсе все это Георгию только снится…
В этот момент Жоржик вспомнил свой сон про бордель и Двуреченского, выходящего от его любимой женщины.
— Ты спал с Ритой? — огорошил он подельника.
— Господи боже!
— Мне приснилось, что ты провел с ней ночь. И я, как ты понимаешь, хотел бы знать наверняка, было или не было. Чтобы потом уже сделать и какие-то более общие выводы про «вещесть» моих снов.
— Ратманов, да ни с кем я не спал! — заверил уязвленный Викентий Саввич. А бросив взгляд на их близкое соседство и скованные наручниками руки, даже немного отсел от Георгия. — Не сплю и спать не собираюсь!
— А как же твоя женщина в прошлом?
— Осталась в прошлом! И хватит об этом. Это мое личное дело, никого не касающееся! Не суйте свой сопливый нос куда не просят, господин Ратманов.
Но если без эмоций, выходило, что во сне классический ландаутист не столько видит будущее или общается со своими кураторами оттуда, сколько пребывает в особом липком состоянии сознания, одной ногой здесь, а другой немножечко там. Поэтому и может реагировать на происходящее со своим прежним телом, воздействие на него высоких температур, введение растворов и так далее. Что касается именно инъекции Геращенкова, состав придуман в том числе для того, чтобы удерживать попаданца в том времени, где он сейчас. А единственное, что остается агенту, — молча вкушать раствор ну или морщиться после его введения. Встать и сказать: «Коллеги, перестаньте колоть мне всякую гадость!» — не получится. Таким образом, и связь с кураторами из будущего в большей степени односторонняя. Своим прежним телом ты можешь что-то чувствовать или слышать их голоса здесь, но они уже вряд ли услышат или увидят то, что ты транслируешь им отсюда.
— Значит, я зря им каждую ночь средний палец показываю! — расстроился Георгий.
— Не зря, — поспешил успокоить Викентий Саввич. — Но это больше психологическая штука, просто тебе самому от этого легче. Хотя, в теории, ты можешь даже улыбнуться или оскалиться, лежа на кушетке в лаборатории СЭПвВ, да и неприличный жест коллегам показать. Но это опять же будет не прямой канал общения, а что-то похожее на тот бессвязный бред, который мы порой несем, разговаривая во сне… Ну и отвечая на твой вопрос — во сне ландаутист оперирует образами, какие видит в реальной жизни, и теми, что рождает его воспаленное воображение. Поэтому Рита у тебя и проводит ночи с Двуреченским…
— …Или с Гнойным! А может, и с Корниловым!
— Да-да. Мне вот давеча приснилось, что, проснувшись, Ратманов превратился в огромного мерзкого таракана[75]! — и подельник захохотал в голос.
Не меньше Георгия интересовало и то, что происходило сейчас с его телом в будущем. По мысли Двуреченского, впрочем, тот сразу оговорился, что может быть не в курсе последних изменений, туловище Юры Бурлака находилось в своего рода коме, либо в лаборатории СЭПвВ на Лубянке, либо в морге службы, также носящем неофициальное название реликварий, — в Сарове, бывшем Арзамасе-16. Закрытый город разделен пополам между Нижегородской областью и Мордовией. Это вотчина атомщиков, военных и всевозможных спецслужб. И если Георгий когда-нибудь там окажется, в смысле в бодрствующем состоянии, ему следует держаться нижегородской половины Сарова.
— А что с душами тех, чье тело умерло окончательно?
— Они умирают! — снова хохотнул Викентий Саввич.
То есть если это обычный человек, то он отправляется на тот свет как можно быстрее, а если с генетическим сбоем, умирает как бы не до конца. Его душа еще довольно долго может томиться в особенном месте, что-то навроде чистилища у католиков, в ожидании своей дальнейшей участи. Но Двуреченский сам там якобы не был, потому ничего определенного сказать об отстойнике душ — так еще прозвали это место ландаунутые — не сможет.
— Хорошо, тогда о генетических сбоях… Ты говорил, что все ландаутисты — представители всего тридцати восьми родов, разбросанных по планете. Какие это роды, ты можешь перечислить?
— Эх, Ратманов, вернешься домой — загугли! А если серьезно, ты в самом деле думаешь, что я помню наизусть все тридцать восемь фамилий и сейчас стану перечислять их, загибая пальцы? Ну, давай попробуем… Фон Штемпель. Иванов. Джонсон. Санчес… — бывший инспектор СЭПвВ будто намеренно растягивал слова, говоря слишком медленно.
Так что Жоржик посмотрел на настольные часы, показывающие уже два часа ночи, и прервал соседа:
— Ладно, позже пришлешь списком.
— Есть!
— Тогда главный вопрос! Как технически происходит перемещение во времени? Вот, допустим, я ландаунутый. Как я это пойму? Как вы это поймете? Существуют какие-то особые признаки, отличающие нас от обычных людей? И что значит — оказаться пропавшим во времени? Грубо говоря, залететь куда-то можно и случайно, даже без помощи СЭПвВ и официальных способов перемещений во времени?
— Очень много вопросов. А нам завтра с утра в банк, делать вклад, который мог бы кормить в том числе и тебя всю оставшуюся жизнь.
— Чем быстрее ты ответишь, тем раньше я нас освобожу! — Георгий был тверд.
— Как скажешь. Никаких особых признаков у ландаутистов нет, с виду так и вовсе обычные люди! Проявляется ген по-разному, при разных обстоятельствах, в разном возрасте.