Чешское «иждивение» она считала своим законным заработком, пугалась и сердилась, если его задерживали. Вот одно из ее частых писем на ту же тему к С. Н. Андрониковой-Гальперн (от 15-го июля 1926 г):
«Из Чехии пока ни звука. Сегодня, 15-го, день получки. За меня хлопочет целый ряд людей. (Должно быть, тех самых «гадюк» – К.Ш.) Написала и эсерам (выходит, что не люди!)»
Говоря об эсерах, оказавшихся «не людьми» лишь потому, что не проявили должного рвения в хлопотах по ее «иждивению», Цветаева имеет в виду редактора эсеровского издания «Воля России» В.Лебедева и его коллегу М.Слонима. «Воля России» печатала все цветаевские вещи без исключения. Читателей изданию это не прибавляло, но самой Цветаевой давало постоянный доход. По настоянию Слонима, Цветаеву даже включили в состав редколлегии.
Лебедев, по словам Слонима, не только публиковал Цветаеву у себя, но и «помещал ее вещи в каких-нибудь сербских журналах, хлопотал и устраивал вечера, чтобы достать денег». (В.Лосская, с. 127). О себе Слоним с полным основанием говорил: «Я ей был настоящей опорой, человеком и другом, который мог помочь. Я очень старался облегчить ее жизнь.» (В.Лосская, с.93)
«Если бы Вы знали, какие литераторы в Праге получают и будут получать стипендию!» – оскорблено продолжает Цветаева. – «Мне пишут, чехи обиделись, что я прославляла Германию, а не Чехию. Теперь уж никогда не «прославлю» Чехию – из неловкости. Неловко воспевать того, кто тебя содержит. Легче – того, кто тебя обокрал.»
Почему воспевать того, кто обокрал, легче, чем тех, кто помогает, – решить сложно. Возможно, это – всего лишь очередная эпатажная декларация, произнесенная в сердцах. Так или иначе, но тех, кто ей помогал, Цветаева никогда не воспевала, – она их ругала.
* * *
После переезда в Париж дела Эфронов поначалу складывались очень удачно. Благодаря рекомендации Бальмонта и поддержке других авторитетных писателей, Цветаеву начинают печатать в ведущих эмигрантских изданиях: «Последних новостях», издаваемых Милюковым, и «Современных записках». Ее поэтический вечер приносит доход, – достаточный, чтобы провести все лето у моря. Цветаева знакомится с князем Святополком-Мирским, экстравагантным критиком и «большевизанствующим» евразийцем, читавшим курс русской литературы в Лондоне; вместе с ним и П.Сувчинским деятельно принимается за издание журнала «Версты», названного так в честь сборника ее стихов.
Туда же берут и Эфрона, по большей части из уважения к ней. Ему достается высокая должность соредактора, правда, с обязанностями секретарши. Издание исподволь финансируется большевистским правительством, что, казалось, сулило участникам твердый и солидный заработок.
Эфроны, полагая, что нужда осталась позади, а впереди их ждет благополучие и любовь читателей, снимают квартиру в пригороде Парижа, в Бельвю. Цветаева была ею очень довольна. «Устроились мы чудесно, под Парижем, в лесу – и каком! Огромном, старом, на много верст. Живем с одной русской (вшенорской) дамой и ее сыном. Ее нижний этаж, наш – верхний. Чешское иждивение как раз покроет квартиру. При доме садик, в 3 минутах ходьбы – большой пустынный парк с обсерваторией (соседство звезд). Город-сад, городок-садище, с редкими автомобилями…» (письмо А. Тесковой, 12 октября 1926 г.).
В Бельвю Цветаева надолго не задержалась. Полная радужных надежд, она всего через полгода улучшает свои жилищные условия, переезжая на новую квартиру в Медоне, респектабельном пригороде Парижа, и тоже – по соседству с лесом. Квартира состояла из нескольких комнат; у Цветаевой теперь был свой кабинет. Стоила квартира совсем не дешево, но Цветаева, не смущаясь ценой, еще и наняла прислугу для мытья полов.
Для сравнения. Первым русским поэтом в эмиграции примерно до 1930 года считался В.Ходасевич. У Ходасевича выходили и даже раскупались сборники стихов, о чем Цветаева могла только мечтать. Он во множестве писал обзоры и рецензии, и в этом ему по мере сил помогала Н.Берберова, которая печатала и собственные произведения. Они жили в тесной комнате и на двоих с трудом зарабатывали от 1 000 до 1 200 франков в месяц, то есть, меньше одного Цветаевского «иждивения».
При таком доходе, по словам Берберовой, «новая пломба в больном зубе, теплое пальто, два билета на "Весну священную" оставляли провал в домашней арифметике, который ничем нельзя было прикрыть, кроме разве что хождением пешком по городу неделями». (Н.Берберова «Курсив мой»).
Безысходная тоска нашла отражение во многих стихотворениях Ходасевича, но о своей нужде ни он, ни Берберова на каждом углу не кричали и денег у незнакомых людей не выпрашивали.
* * *
Цветаева и в достатке продолжает сетовать на невыносимую бедность. Расширение круга ее знакомств лишь увеличивает поток ее писем с мольбами о финансовой помощи.
Теперь она осаждает не только меценатов, но и различные благотворительные фонды. Дважды в год она обращается в Комитет помощи русским писателям и ученым во Франции и в Союз русских писателей и журналистов. Свои прошения она составляла в духе своего покойного отца: «Находясь в крайне-затруднительном материальном положении, сердечно прошу…» «Покорнейше прошу не отказать….». Ей не отказывали.
Эфрон тоже, по примеру жены, постоянно шлет просьбы в комитеты помощи бывшим офицерам Добровольческой армии. Помогают и ему.
Именно в эти годы относительного финансового благополучия Эфронов и возникает так называемый «Комитет помощи» Цветаевой, все участники которого убеждены, что она вот-вот умрет с голоду. С.Андроникова-Гальперн, главный спонсор Цветаевой на протяжении долгих лет, в силу природной деликатности говорила на эту тему с В.Лосской чрезвычайно неохотно, но призналась, что ежемесячно давала Цветаевой по пятьсот франков. Общую сумму, получаемую Цветаевой только от этого узкого кружка друзей, она оценивала в тысячу.
Но за пределами пресловутого «Комитета» оставалось немало людей, тоже снабжавших Цветаеву деньгами. О некоторых из них, например, о Р.Ломоносовой и Н.Зайцевой-Соллогуб, В.Лосская упоминает, правда, без указания поступавших от них сумм, о других, скажем, о Святополке-Мирском она почему-то забывает, а ведь он регулярно высылал Цветаевой по 750 франков. О третьих она просто не знает.
Между тем, даже разовые пожертвования бывали весьма приличными. Л.Шестов рассказывает в одном письме 1927 года, что некая С.И. Либер, член Парижского общества «Быстрая помощь», хотела дать денег Цветаевой. «Сама она», – пишет Шестов – «не решилась ей предложить денежную помощь и просила меня передать Марине Ивановне