В Могилёве я от этого буйного семейства буквально сбежал, превратившись на какое-то время из миномётчика в пластуна. Ехал домой с мечтами о том, как там вымоюсь и высплюсь перед тем, как завтра ехать в академию. Время ещё было: с учётом того, что некоторых студентов заносило на практику в такие места, откуда не сразу выберешься, между последним днём стажировки и вручением дипломов оставлялось примерно две недели, плюс-минус два-три дня. Вручение будет в понедельник, сегодня четверг, так что — всё пучком! И у меня почти получилось задуманное, а после возвращения из академии (в штатском! без погонов!) увидел, что дома меня ждут обе мои супруги, с Ромкой и нянькой, которые приехали, чтобы поздравить и поддержать. Приятно, что и говорить. Только увидев своих родных понял, осознали прочувствовал: я дома!
А скоро ещё и учёба закончится, вообще хорошо!
[1] Параспония (лат. Parasponia) — род растений семейства Коноплёвые (Cannabaceae). Содержит десять видов.
[2] «Спать пора», или «Песенка вагонного» их х/ф «Чародеи». Слова Дербенёв Л., музыка Крылатов Е.
Глава 23
Больше всего бесила эта недельная задержка на сборах не из-за того, что служить пришлось дольше, это мелочь, и не из-за того, что документы в академию повезу завтра в последний рабочий день перед вручением дипломов, на это и вовсе внимания обращать не стоит. Первый день рождения своего сына, первого и пока единственного — пропустил, болтаясь где-то в степях! Вот это вот меня раздражало неимоверно. Ладно, Ромка пока ещё мало что соображает, но я же знаю и понимаю! Ладно, только-только начал осознавать себя на самом деле отцом, пока во время подготовки к диплому со своими всеми в имении жил.
Сейчас мои приехали сокращённым составом: Маша, Ульяна, Ромка и его няня. Няниных детей взяла к себе погостить недельку их бабушка, она же Ядвига Карловна, а те не были бы против и дольше там погостить: всё же вернуться в город к старым приятелям с новыми впечатлениями, это «ух»! Да и соскучились по бабушке, плюс разрешил сводить их на экскурсию на производство закусок, с дегустацией. Нянька с Ромкой разместились в бывшей гостевой спальне, которая временно получила статус детской, я — в кабинете, а Маша с Ульяной составили целый график, кто из них когда ночует в семейной спальне, а кто — у меня.
Правда, график этот в первую же ночь оказался нарушен. Нет, сначала ко мне пришла Маша моя, причём спать мы пошли не по-городскому рано, около десяти вечера, вскоре после того, как Ромка уснул. Ну, как «спать»? До «собственно спать» дело дошло далеко не сразу — соскучились оба, да и нервничали за этот месяц с хвостиком достаточно, вот всё это и выплеснулось, да. А около двух дверь открылась и внутрь проскользнула Ульяна, залезла под бок с другой стороны и прошептала:
— Не могу я и не хочу при живом муже за стенкой в пустой холодной постели ночевать. Вот просто не могу. Я тут рядом просто посплю, ладно?
Ну, не выгонять же её было⁈ Подвинулся и запустил под одеяло. Она вздыхала, ворочалась с боку на бок, ёрзала, пока Маша не сказала сонным голосом:
— Ладно, ладно, пойду я, не буду мешать…
Ночная рубашка Ульянкина вылетела из-под одеяла, казалось, одновременно с тем, как за Машей дверь закрылась, а я понял, что спать — это не сейчас, во всяком случае — не сразу. Вот интересное дело: то, что они обсуждают между собой постельные дела, причём в подробностях, я давно убедился, да и сами они признались, хоть и не напрямую, а намёками. Но вот присутствовать при этом самом, или просто позволить мне поприставать к одной, если вторая рядом — стеснялись обе страшно и пресекали поползновения на корню. Потому что одно дело — поговорить о чём-то, и совсем другое — это же самое сделать при собеседнике. Как когда-то, ещё до сборов, прокомментировал такие мои рассуждения дед:
«При рассказе и прихвастнуть можно, а вот сделать на самом деле так, как рассказывал, ну, или рассказывала, куда как труднее».
Но не думаю, что дело в этом. Даже уверен: стоит одной чем-то похвастаться — вторая тут же попытается повторить, а то и превзойти. Если, конечно, не решит, что это «фу вообще», но такого вроде как всё меньше и меньше у них. Ну, это уже лишние подробности, я думаю.
В пятницу утром я садился в свой фургон не выспавшимся, но довольным. И тут ещё приятные воспоминания при виде нашего семейного автомобиля и от запахов внутри него. И никаких размышлений на тему того, на каком извозчике я могу ехать в своей форме, а на каком — нет. Я проверял — нигде в Уставах нет запрета на использование личного автомобиля, как в неслужебное, так и в служебное время, ни для унтер-офицеров, ни даже для рядовых. Для обер- и штаб-офицеров, впрочем, тоже, поскольку тема личного автотранспорта в Уставах вообще никак не регламентировалась.
Глава нашей военной кафедры (дедово название, официально это называлось намного более длинно и менее понятно) при виде моей формы и нашивок морщился всей физиономией, но документы принял. С тяжким вздохом. Но мне до его дыхательных упражнений дела не было, гораздо, несопоставимо, важнее, чтобы выдал и зарегистрировал в журнале волшебную бумагу. Ту самую, которая свидетельствовала о завершении мною армейской практики и о том, что «временно призванный на военную службу вольноопределяющийся Рысюхин с указанной службы отозван в запас». Сразу же пошёл и прямо в салоне фургона переоделся, полностью, включая уставное армейское бельё, в штатское. Всё, нет больше временного форменного недоразумения, которое не то пере-унтер, не то недо-офицер, а есть моя милость барон Рысюхин! И могу нормально ездить в любом классе поезда, ни у кого разрешения не спрашивая. И пусть какая-нибудь жаба посмеет квакнуть, что у меня кобура неправильная и не там висит, а тем более — что мне такой револьвер «не положен»! Фух, эко меня накрыло-то,