Двадцать пятого марта, собираясь в очередной раз идти к медвежатам в гости, я увидел в вольере два темно-бурых пятна – мишки пришли сами. Не торопясь, обошли клетки, заглянули в дощатую будку, где хранился нехитрый инвентарь, погремели там лопатой, потом подошли к сетке, отделявшей двор от вольера, и с интересом уставились на окна дома. Я вышел к ним вместе с женой. Мы взвесили медвежат, зазывая их кусочком хлеба на площадку весов. Яшка похудел на семь килограммов, а Катя всего на пять! В это не верилось: ведь медвежата ничего не ели четыре долгих месяца! Мы проверили весы и снова взвесили медвежат. Ошибки не было.
Пережить зиму в берлоге – это еще не все. Нужно выжить весной, когда нет кормов, а расход энергии значительно возрастает. В берлоге медвежонок двигался мало, и расход энергетических ресурсов был минимальным, а теперь он должен перемещаться по лесу, преодолевать всевозможные препятствия, переворачивать колоды, камни, разрушать пни, выкапывать корешки и раскапывать норы мышей в надежде чем-нибудь поживиться. Снега в лесу было еще много. Днем он становился жидким, как каша, а ночью подмерзал легкой корочкой так, что нельзя было и думать о выходе из дома ни на лыжах, ни пешком. Мы решили неделю покормить медвежат кашей, давая им умеренную порцию один раз в день, а потом я решил уйти с ними на десять-пятнадцать дней на болото «Катин мох», чтобы посмотреть, как медвежата будут переживать весенний период.
Едва появились проталины, как я собрал рюкзак, вооружился тяжеленной кинокамерой и потащился в лес на далекое болото. Медвежата отлично разбирались, когда я выходил к ним погулять, а когда отправлялся на долгую экскурсию. И несмотря на то, что в таких экскурсиях их вовсе не кормили, они шли в лес с большой охотой, и веселью их не было предела. Первые пять-шесть километров пути они только и делали, что беспрестанно боролись, лазали по деревьям, бегали взапуски, однако при этом не забывали посматривать, куда я направляюсь, и далеко в стороны не отбегали. Вот и сейчас, едва я появился в вольере во всем походном снаряжении, как Катя начала сильно трясти дверь клетки, а Яшка от возбуждения залез по прутьям под самый потолок, перевернулся там вниз головой и в такой позе ждал, когда я отопру замок. Едва клетки были открыты, как оба медвежонка дружно зашлепали по многочисленным лужицам, собравшимся на лесной тропинке, и умчались вперед. Тяжело груженый, я плелся за ними. Пока дорога была знакомой, мы поменялись ролями – теперь не медвежата следовали за мной, а я за ними следом. Еще не скоро мишки пристроились сзади. Они мелькали то тут, то там, с ходу лезли в лужи, расплескивая воду, тузили друг друга. Я невольно им позавидовал и беззлобно подумал о том, что у меня еда в рюкзаке, а вот что им удастся добыть на болоте, неизвестно – вот тогда и посмотрим, как вы будете играть! Забегая вперед, должен признаться, что моим предположениям, порожденным завистью, не суждено было сбыться: медвежата, несмотря на лишения, так и остались высоко активными, веселыми и играли каждый день. Они ели скудную болотную растительность. Мокли под холодным весенним дождем, теряли вес, дожидаясь появления хоть какой-то травянистой растительности, – а весна, как нарочно, затянулась – и… играли! Играли азартно, весело, самозабвенно! Играли, радуясь простору, весне, воле!
На болоте и на еловых гривах, которые его окружали, мы прожили семнадцать дней. На солнцепеке уже полезли стрелочки злаков, которые медвежата выедали дочиста, а на болоте основным их кормом была пушица влагалищная и прошлогодняя клюква – веснянка, которая встречалась очень редко, кое-где, по одной ягодке – в прошлый год ягода не уродилась. Всех кормит весной пушица, неприхотливое, невзрачное болотное растение. Пасутся весной на пушице утки, гуси, глухари, тетерева и рябчики. Кормятся пушицей в далекой тундре северные олени. Как оказалось, едят ее и медведи. Вопреки всем моим ожиданиям, мне с моим рюкзаком пришлось гораздо труднее, чем медвежатам. Масса их стабилизировалась: не прибавлялась, но и не снижалась, и я пошел домой. Теперь Яшка весил двадцать два, а Катя двадцать три килограмма. Так что за пятнадцать весенних дней они потеряли в массе больше, чем за всю долгую зиму. И все же весенний период для медведей нельзя назвать трудным, что-то определяющим. Доживший до весны медведь жить будет. Другое дело, если топтыгин не накопил жира к зиме. Тут ему волей-неволей приходится становиться шатуном, а шатуны, как известно, почти все погибают. Так что осенняя пора для медведей – более ответственное время, определяющее благополучие зверя. В отдельных регионах России в неурожайные на кедровые орехи годы кочуют медведи из одних мест в другие, ищут урожайные на орехи места. Захватывает этих кочевников зима, становятся они шатунами, идут за сотни километров, нападают на все живое. Многие из них гибнут от бескормицы в первые месяцы зимы. В Центральной части европейской России, в том регионе, где мы работали с медвежатами, шатунов не бывает. Здесь нет кедровых орешков, и медведям не приходится рассчитывать на легкую нажировку. Так что приходится довольствоваться теми кормами, которые есть, и в каждый год удается накопить минимальное количество жира для благополучной зимовки. Трудные условия внешней среды заставляют больше работать, чтобы выжить в борьбе за существование в естественной среде.
Критическая ситуация
По лесу загулял май. Повсюду рассыпались первоцветы: печеночница, ветреница. Полянки запестрели зелеными латками прорастающей травы, среди которых кое-где уныло возвышались светло-рыжие кочки, еще прикрытые повислой, прошлогодней травой. Ожили муравейники, на деревьях появились первые клейкие нежно-зеленые листочки. На старой сосновой гриве оттоковали глухари, а на омшаре поутихли тетеревиные бои, и только рябчики не могли угомониться: дружно пересвистывались по утрам, слетались и азартно гонялись друг за другом по земле. По вечерам во всех направлениях тянули вальдшнепы, наполняя сумерки томным журчащим хорканьем. Весь день с раннего