В лесу снег заметно потемнел, осел, и только легкие ночные снегопады, обычные в это время, обновляли снежное покрывало, заставляя его сверкать недолгой белизной и свежестью. В середине марта в хорошую погоду медведи вылезают из своих берлог и лежат рядом – принимают солнечные ванны. Большинство медведей-самцов в берлогу уже не возвращаются, а делают себе из еловых лапок подстилку рядом с берлогой, аккуратно укладывают ветки на снег и лежат – досыпают, как говорят охотники. Медведицы, у которых родились медвежата, сидят рядом с берлогой, чаще всего в середине дня, когда солнце светит особенно ярко, а затем возвращаются обратно к своим малышам. Видеть маленьких медвежат, вылезших из берлоги за матерью, мне не приходилось.
Мы каждый день выглядывали в окно, надеясь увидеть медвежат, но их не было. Семнадцатого марта я не выдержал и пошел к берлоге. Старался идти тихо, но снег предательски скрипел и хрустел под лыжами, и медвежата меня, конечно, услышали. Когда я подошел на расстояние, позволявшее сквозь стволы деревьев рассмотреть берлогу, то увидел, что снежная крыша осыпалась и пестрит следами медвежат. Присмотревшись, я неожиданно увидел малышей, спрятавшихся за корнями выворота и настороженно уставившихся в мою сторону. Около чела берлоги снег чернел грязными разводами, был сильно утоптан, что свидетельствовало о том, что медвежата уже несколько дней назад выбрались наружу, но от берлоги никуда не отходили, так как дальше от берлоги снег оставался чистым. Стараясь не шуметь, насколько это было возможно, я развернулся и ушел домой. Через два дня я решился «представиться» медвежатам – оделся в свою обычную одежду, которую они хорошо знали, и пошел к берлоге.
Когда я подошел, мишек не было ни в берлоге, ни около нее. Я присмотрелся. От берлоги по снегу тянулись две хорошо натоптанные дорожки, петляющие по завалу и неоднократно пересекающиеся друг с другом. Долго я стоял и прислушивался, но косолапиков так и не услышал. А лес вокруг ошалело звенел и тенькал птичьими голосами, стучал дробной трелью дятлов, глубоко и томно вздыхал теплым ветром. Снег пускал под себя талую воду, она точила его и прорезала ручейками, которые, постепенно собираясь вместе, превращались в говорливый ручей, проложивший себе узкую дорожку к самой речке Меже.
Я пошел по медвежьей тропе, внимательно присматриваясь. Прошел немного, нашел две черные колбаски фекалий – их называют пробками, или втулком, за твердую консистенцию, которую фекалии приобретают за долгую зиму, находясь в колбе прямой кишки медведя. В берлоге бурый медведь не испражняется. Прошел еще дальше и увидел, что дорожки упираются в толстые, высоченные и мохнатые елки, вокруг которых на снегу было много хвои: старой – черной, и свежей – зеленой. Кое-где валялись даже отдельные веточки. Значит, медвежата лазали на эти деревья и сейчас, наверняка, заслышав мое приближение, заранее забрались на них повыше и затаились, пережидая опасность. Я несколько раз подал звуковой сигнал, уверенный в том, что тут же получу ответ, но ошибся – ответа не последовало. Я еще много раз «щелкал» на все лады, прохаживался по медвежьим дорожкам, уверенный в том, что медвежата сидят на каком-то дереве и хорошо видят и слышат меня, но так ничего и не добился. Долго я присматривался, заходил с разных сторон, когда, наконец, на одной из елок сквозь густую сетку лохматых лап и толстых сучьев рассмотрел одного медвежонка. Потом кто-то чихнул на соседней, такой же могучей елке, и я увидел второго зимовщика. Медвежата были рядом, но настороженно молчали, и это было мне непонятно. Оставив их на елках, я пошел домой и, еще не добравшись до дома, понял причину их страха.
За зиму поведение медвежат сильно изменилось. Долгое пребывание в берлоге, в обедненной различными сигналами обстановке, способствовало обострению оборонительной реакции – вот они и затаились, взобравшись на дерево.
Дома, начертив схему троп вокруг берлоги, я обнаружил, что они тянутся в сторону, противоположную поселку и вольеру. Медвежата, конечно, хорошо слышали все, что творится в поселке. Около берлоги в ясную погоду даже я мог расслышать голоса отдельных людей, а ведь слух медвежат намного острее! Оставалось предположить, что зимовка в берлоге так подействовала на поведение медвежат, что они могли уйти от человека в лес, проявив реакцию избегания. Эти изменения нас вовсе не устраивали, так как опыт еще не закончился. Предстояло выявить возможности переживания медвежатами второго года жизни весеннего периода, который, по мнению всех зоологов, расценивался как экстремальный, бескормный и самый трудный для медведей. Считалось, что в это время звери вынуждены голодать, особенно молодые особи, которые не могут добыть себе лося или кабана, а ловить зайцев или птицу, добычу по зубам, конечно, бесполезно – это не их жертвы. Поэтому я целых три дня подряд «представлялся» медведям: ходил взад-вперед, подавал звуковой сигнал, нагрузил карманы любимым их кормом – хлебом в надежде скормить его медведям и тем завоевать их признание.
На второй день медвежата уже отвечали на мои сигналы, а на третий сначала Катя, а потом и Яшка спустились со своих елок и подошли, но, чего я никак не ожидал, отказались от хлеба – лишь чуть погрызли корочки, рассыпая по снегу крошки. Однако появившиеся около тропинок экскременты говорили о том, что медвежата уже едят. И вырытые в снегу до самой подстилки ямки были свидетельством того, что малыши что-то выискивали в лесной подстилке, основательно ее перекапывая. Потребовался еще целый год работы, чтобы можно было разгадать эту загадку: медведи не могут есть сразу после выхода из берлоги. Нужно время, чтобы их пищеварительный тракт разогрелся и начал нормально работать. Вот мишки и едят понемножку разную ветошь, корешки черники, хвою елок, труху гнилых пней, постепенно привыкая к пище. Уходящий от берлоги медведь способен есть все, так как он еще у берлоги много дней подготавливал свой пищеварительный тракт к приему пищи.
Итак, я снова подружился с мишками. Каждый день приходил к ним и приносил немножко хлеба. Мы гуляли по нескольку часов. Медвежата совершенно не боялись холодной воды и при нужде, когда нужно было перейти на другую сторону шумного весеннего ручья, да и без нужды, смело лезли в воду, барахтались в ней, а потом катались по снегу,