— Моего отца называют «нефтяным королем Техаса». Его состояние открывает любые двери, но за ними я всегда остаюсь «дочерью нувориша». Моя мать умерла, когда мне было шестнадцать. Отец любит меня, но не понимает. Он хочет, чтобы я стала «настоящей леди» и вышла замуж за кого-нибудь вроде этого невыносимого Гордона Фишера. — Она произнесла это имя с таким отвращением, что я не смог сдержать улыбку.
— А чего хотите вы?
— Летать, — просто ответила она. — Подняться выше облаков, где нет ни светских условностей, ни ожиданий семьи, ни назойливых поклонников. Только небо, солнце и свобода. — Она повернулась ко мне с внезапной серьезностью. — Они все считают это причудой, блажью. Даже отец говорит, что однажды я остепенюсь и забуду свои «опасные увлечения». Но это не увлечение, это моя сущность…
Я смотрел на эту удивительную девушку, так не соответствующую своему времени, и чувствовал странную смесь восхищения и грусти. В моей эпохе Констанс могла бы стать пилотом истребителя или астронавтом, а здесь ее ждало, в лучшем случае, место в истории как эксцентричной богатой наследницы.
— Я верю, что вы добьетесь своего, — искренне сказал я. — Мир меняется быстрее, чем многие готовы признать.
— Вы правда так думаете? — в ее глазах появилась надежда. — Иногда мне кажется, что все эти условности никогда не изменятся. Женщины наконец получили право голосовать, но общество все еще ожидает, что наша жизнь будет вращаться вокруг мужа и детей.
— История движется вперед, даже когда кажется, что она стоит на месте, — ответил я, думая о головокружительных изменениях, которые произойдут в течение следующего столетия. — Многое из того, что сегодня кажется незыблемым, через двадцать лет будет восприниматься как устаревший предрассудок.
Она внимательно изучала мое лицо.
— Вы говорите так, будто уже видели это будущее, — тихо произнесла она. — Кто вы на самом деле, Уильям Стерлинг?
Ее вопрос, так похожий на тот, что задал мне Мэдден, заставил меня вздрогнуть. Неужели моя маска начинает трескаться? Или это просто совпадение, результат наблюдательности незаурядной девушки?
— Я просто человек, который верит в прогресс, — ответил я с легкой улыбкой. — И в людей, достаточно смелых, чтобы бросить вызов устаревшим правилам.
Она смотрела на меня несколько мгновений, словно пытаясь разгадать загадку, потом вдруг улыбнулась:
— Знаете, я поверила в это, когда увидела, как вы разговариваете со мной. Большинство мужчин либо снисходительны, либо слишком очарованы, чтобы воспринимать меня всерьез. А вы слушаете так, словно мои слова имеют значение.
— Они имеют значение, — просто ответил я.
Констанс внезапно поднялась и подошла к краю беседки, где мраморные перила отделяли ее от темной воды залива.
— Иногда я прихожу сюда и представляю, что этот залив — весь мир, а я стою на его краю, готовая отправиться в путешествие. — Она обернулась ко мне. — Глупо, правда?
— Вовсе нет. — Я встал и подошел к ней. — Мечты — это карты, по которым мы прокладываем курс своей жизни.
Лунный свет серебрил ее профиль, придавая чертам почти скульптурную четкость. Она была прекрасна той редкой красотой, которая идет изнутри, от силы духа и независимости мысли.
— Уильям, — она впервые назвала меня по имени, — вы верите в судьбу? В то, что некоторые встречи предопределены?
— Я верю, что случайностей не существует, — осторожно ответил я, вспоминая собственное невероятное путешествие через время. — Каждая встреча, каждое событие имеет значение, даже если мы не сразу это понимаем.
Она сделала шаг ко мне, оказавшись так близко, что я чувствовал аромат ее духов, смешанный с морским бризом.
— Тогда, возможно, наша встреча тоже не случайна.
Прежде чем я успел ответить, она поднялась на цыпочки и легко, почти невесомо, коснулась моих губ своими. Поцелуй длился всего мгновение, но в нем было столько неожиданной нежности и искренности, что я застыл на месте.
Отстранившись, Констанс смотрела на меня с легкой улыбкой, в которой читалось и смущение, и вызов.
— Простите мою дерзость, — тихо сказала она. — Но я предпочитаю действовать, а не гадать.
Я понимал, что должен соблюдать осторожность. Констанс принадлежала этому времени, а я нет.
Любые серьезные отношения между нами обречены. Не говоря уже о том, какие социальные последствия ждали бы ее за связь с таким, как я, человеком без прошлого и будущего.
Но в то же время что-то в ней находило отклик в моей душе. Может быть, это узнавание родственного духа.
Человека, не вписывающегося в рамки своего времени. Или просто естественное притяжение между двумя людьми, встретившимися в лунном саду на краю Атлантики.
— Вы никогда не должны извиняться за смелость, — наконец сказал я. — Особенно когда она приносит столько неожиданной радости.
Констанс улыбнулась, но в ее глазах мелькнула тень грусти.
— Вы не останетесь здесь надолго, верно? Я вижу это в ваших глазах, вы человек действия.
Ее проницательность снова поразила меня.
— У меня есть определенные обязательства и цели, которые требуют моего присутствия в Нью-Йорке, — осторожно ответил я. — Но это не значит, что мы не можем…
— Не продолжайте, — она мягко прервала меня. — Я не прошу обещаний. Я лишь хотела момент подлинности в мире, полном притворства. И вы мне его дали.
Она взглянула на небо, где звезды уже начинали бледнеть, предвещая приближение рассвета.
— Нам пора возвращаться, — сказала она. — Скоро начнут просыпаться первые слуги. А нам обоим не нужны лишние сплетни.
Мы молча вернулись по тропинке к основным садам поместья. У розария Констанс остановилась.
— Я пойду через боковой вход, — сказала она. — А вам лучше воспользоваться главной террасой.
Она протянула руку, словно для формального рукопожатия, но когда я взял ее, она неожиданно поднесла мою руку к губам и легко поцеловала.
— До встречи за завтраком, мистер Стерлинг, — сказала она с озорной улыбкой и исчезла среди розовых кустов, оставив меня с бурей противоречивых эмоций.
Вернувшись в свою комнату, я не мог заснуть до самого рассвета, размышляя о неожиданном повороте событий и о девушке, которая, казалось, видела меня насквозь, несмотря на все мои тщательно выстроенные барьеры.
* * *
Воскресное утро в Брейкуотер-Холле началось с колокольного звона местной церкви, доносившегося издалека. Я поднялся, чувствуя легкую усталость после бессонной ночи, и обнаружил, что Томас, мой камердинер, уже приготовил одежду для утреннего завтрака, светло-бежевый летний костюм и галстук приглушенного голубого цвета.
— Доброе утро, сэр, — поприветствовал он меня с безупречной учтивостью. — Мистер Прескотт просил передать, что завтрак подается на южной террасе в девять часов. Большинство гостей уже собираются.
Я поблагодарил его и начал одеваться, размышляя о том, как вести себя при неизбежной встрече с Констанс. Светский этикет этой эпохи не