Все началось двенадцать лет назад. Так уж случилось, что он тогда возглавил Силы Света, просто потому что больше было некому. Ни в Аврорате, ни в Министерстве не нашлось настоящего лидера, способного повести за собой людей. Так что пришлось корячиться самому, хотя, видит бог, война — это последнее чего он хотел. Но его подвела репутация отчаянного героя. Еще бы! Это ведь он победил в очной схватке своего бывшего друга Геллерта Грин-де-Вальда. Но в ту войну он был гораздо моложе, и кроме того, находясь на пути к Вершине Света, он ее все еще не достиг. Он, разумеется, был Светлым магом, но все еще не стал Великим Светлым Волшебником. Однако даже в этом случае ему пришлось, что называется, наступить на горло собственной песне. Он ведь не боевик и никогда им не был, не говоря уже о том, что Геллерт был его другом детства. А в конце семидесятых все было уже по-другому. Ему было мучительно больно, с одной стороны, посылать людей в бой, а с другой — проповедовать «не убий»! Его потом за это очень сильно критиковали. А Боунсы и Лонгботтомы до сих пор считают его своим личным врагом. Но что он мог с этим поделать? Светлые обеты — это ведь не шутка, принесший их физически не может пролить кровь, и других благословить на убийство и кровопролитие тоже не в силах. И в то же время руководство боевыми действиями легло именно на него. Другое дело, что умный человек всегда найдет компромиссное решение. Нашел его и Дамблдор. Он ни разу не назвал борьбу с Волан-де-Мортом войной. Он призывал противостоять, а не сражаться, предотвращать преступления, а не убивать преступников, позволить закону сказать свое веское слово, а не брать закон в свои руки. Другое дело, как интерпретировали его слова фениксовцы или действующие авроры. Аластор Грюм принципиально пленных не брал, а, если все-таки брал, то только в исключительных случаях. Сириус Блэк был таким же, а вот Джеймс Поттер, Фрэнк Лонгботтом и Эдгар Боунс являлись правоверными светлыми, чего не скажешь об Амелии Боунс, Алисе Лонгботтом и Лили Поттер. Эти женщины запросто могли убить своего противника в бою. И убивали. Не дрогнувшей рукой и без последующих мук совести. Дамблдору это не нравилось, и он пытался отговорить их от такой жестокости, но женщины в светлых семьях отчего-то были всегда куда жестче мужчин. Жестоковыйные, и неважно маглорожденная ты, как Лили Поттер, или чистокровная аристократка, как Амелия Боунс или Августа Лонгботтом. Впрочем, теперь это уже неактуально. В живых остались только Амелия и Августа, и обе они в активных боевых действиях, если что, участия принимать не будут.
А тогда в восьмидесятом они вчистую проигрывали вальпургиевым рыцарям. Потери в Аврорате и Ордине Феникса были огромны, а результатов, как таковых не было. И тогда Дамблдор взял грех на душу. Тяжелый грех, из тех, которые никогда не отмолишь. Даже хуже, чем убийство. Но убить-то он не мог, — клятвы бы не позволили, — а вот создать ловушку, пожертвовав другими людьми, мог. Этого обеты не воспрещали, хотя совесть его, разумеется, пострадала, и душе был нанесен урон. Он смог создать такую ситуацию, когда Волан-де-Морт обязательно придет в определенное место в точно назначенное время. Понятно было, что Поттеры этого не переживут, но Джеймс оказался настоящим героем, хотя Дамблдор до последнего надеялся на то, что Джеймса в ту роковую ночь дома не будет. Однако случилось то, что случилось, но, главное, Поттер успел сделать все, что требовалось, чтобы капкан захлопнулся. Увы, но рассказать об этом мог теперь один лишь Дамблдор, а он делать этого не будет, потому что одно дело взять грех на душу, и совсем другое — пожертвовать своей репутацией, своим честным именем. Но, возможно, бог ему этого все-таки не простил, и все, что было так красиво задумано, едва не пошло прахом из-за одной досадной оплошности.
У него тогда все получилось. Пророчество прозвучало, наивный дурачок Снейп его услышал и доложил кому следует. Волан-де-Морт на эту ерунду повелся, а Поттеры, подтверждая худшие подозрения Тома, ушли в подполье. Слабым звеном оказалась лишь жена Джеймса. Все-таки, как ни крути, но маглорожденные волшебники не понимают многих вещей. Вот и она не поняла. Требовала усилить защиту, хотела скрыться заграницей, ругалась с Джеймсом и, как теперь выясняется, собиралась сбежать с Сириусом. Дамблдор об этом не знал, разумеется, но чувствовал, что из-за нее все его труды и жертвы могут пойти прахом. Спасибо, Джеймсу. Он хоть и пил тогда, — чертов алкоголик, — но все-таки проявил твердость и заставил супругу делать то, что приказывает муж. Рунные цепочки везде, где надо, Джеймс тоже начертил. В тайне от Лили, естественно, а то с нее сталось бы сбежать сразу, как только узнала. Но не узнала и не успела сбежать. Волан-де-Морт пришел к ним в дом и… Дамблдор отвлекся буквально на несколько минут, но из-за этого пропустил срабатывание Сигнальных чар. Спасибо, еще Аластор послал ему Патронус с сообщением. Так-то он собирался лично прибыть на место трагедии, но, узнав, что мелкий каким-то образом выжил, тут же переиграл свои планы, послав за мальчиком Хагрида. О том, что что-то пошло не так, он узнал где-то через час. Артефакт, настроенный на кровь и ауру Тома Редла, не подтвердил его окончательной смерти. Волан-де-Морт, если верить артефакту, не был ни жив, ни мертв, а значит, мог вернуться, и, тогда Дамблдор придумал новый план. Победителем Темного Лорда был назначен мелкий Поттер, в которого к тому же попало какое-то темное проклятие. Шрам на лбу мальчика Дамблдор увидел только в середине ночи. Он не знал, что это такое, хотя чары Поиска Тьмы диагностировали Эманацию Зла. Это, собственно, и решило судьбу мальчика. Его нельзя было оставлять в мире магии. Причин было несколько, и все важные. Ребенок мог пригодиться в новой операции против Тома, если тот вдруг действительно вернется. Поэтому мальчика следовало взять под контроль, сделав своим послушным орудием. Тяжелое детство, на смену которому придет сказочный мир магии, должно было настроить Поттера на правильный лад. К тому же шрам… Дамблдор решил, что будет правильным держать ребенка вдали от магов, которые могут опознать проклятие и убрать его или, напротив, использовать в своих целях. Самому проклятию он, увы, не придал особого значения, и зря, но узнал он об