— Как вы себя чувствуете, Катенька? — Вопрос закономерный.
— Странно, но чувствую, — кисло усмехнулась девушка, сделав это раньше, чем Эрвин успел вмешаться.
Реакция ему понравилась, — она была вполне в его стиле, — не понравилось другое. Судя по всему, даже лишившись сознания, душа девушки продолжала «жить», действуя конечно же всего лишь на автомате, но тем не менее. На данный момент это было хорошо, поскольку поведение выходило аутентичным, и никто не смог бы заметить подмены. Однако в долговременной перспективе это было неприемлемо. Как бы он теперь ни выглядел, — хоть бесом, хоть ангелом, — Эрвин предпочитал оставаться самим собой. Вопрос, удастся ли? Особенно не хотелось, чтобы в какой-то момент будущего времени его, не дай бог, потянуло на мужиков.
«Еще не хватало заделаться на старости лет гребаным пидором!»
Впрочем, если его по старой памяти потянет на девочек, тоже может выйти неловко. Мир-то патриархальный, не поймут-с. Суки!
Вообще, его внутренний мир оказался порядком дезориентирован и взбаламучен. С одной стороны, он все еще оставался Эрвином, но, с другой — знания, опыт и привычки Катеньки Брянчаниновой, ее темперамент и черты личности, отчетливо влияли на то, как вселенец воспринимал окружающую действительность и себя в ней.
«Безумие какое-то!»
Безумие и есть, но жить или выживать придется там, куда его занесло, даже если это всего лишь бред умирающего мозга. Воображаемый или нет, мир этот был дан Эрвину в ощущениях, и, значит приходилось принимать его таким, каков он есть.
— Пойдем, Катенька! — позвала ее, подхватывая под руку Даша Камышева.
— И в самом деле, пойдемте! — поддержала ее Антонина Дмитриевна. — Вам нужно переодеться в сухое, и надо бы вас осмотреть более тщательно. Думаю, Борга Всеволодовна сможет оценить последствия удара лучше, чем мы с Машенькой!
Очень мешало то, что иногда это был Он, — мужчина, находящийся в женском теле, — а потом совершенно незаметно и, казалось бы, беспричинно, это была уже Она. Эрвин и Катя слились, но пока еще не решили, кто из них, кто. И все-таки, во всем, что касалось окончательных решений доминировал все-таки он. А вот на поверхностном уровне, — непосредственные реакции, эмоции, имя и пол, наконец, — верх брала бывшая личность. Разум Екатерины Брянчаниновой умер, да и личность была скорее похожа на компьютерную имитацию, чем на живую духовную сущность, но, в целом, это помогало Эрвину адаптироваться в новом мире и в новом теле. Однако работа его собственного сознания, скрытого под маской чужого лица, не прекращалась ни на мгновение. Эрвин рассматривал улицу, по которой они шли, узнавал чужой памятью незнакомые прежде места, и, пользуясь тем, что «она молнией поражена», — а значит, может быть немного не в себе, — изучал саму себя. Инспектировал память, исследовал почти не пострадавший от удара молнией организм, — несколько несильных ожогов на кистях рук не в счет, — и пытался сориентироваться во времени и пространстве чужой судьбы.
Итак, ее звали Екатерина Дмитриевна Брянчанинова. Девица благородного происхождения, — дочь покойного сюслумана[3] Альдейгьи[4] — круглая сирота и бесприданница. На ее счастье, она была все-таки титулованной дворянкой, — баронессой, если следовать нынешней моде на все европейское, — и к тому же являлась Одаренной, а для этой категории сирот в Гардарике существовал закон Гражданского Попечительства. Поэтому в возрасте семи лет, когда жить далее у деда по материнской линии полковника Микулова стало невозможно в связи с его преклонным возрастом, ее определили в закрытую женскую гимназию в Кенагарде[5], а в двенадцать лет перевели в Добрынинский Институт Благородных Девиц в Полоцке, предназначенный исключительно для магически одаренных девушек.
Девочка оказалась не только одаренной магически, но и талантливой, умной и волевой. Поэтому в дополнение к полному пансиону она получала ежемесячную стипендию в размере десяти целковых и еще столько же поступало через банк из наследства полковника Микулова. Деньги, в принципе, небольшие, но, если тратить их с умом, могли оказаться просто даром небес. Катя деньгами распоряжаться умела, вернее, научилась. Она, вообще, училась легко и быстро и к тому же умела ставить перед собой правильные цели. Для таких, как она, — то есть, для сирот бесприданниц, — Добрынинский институт открывал несколько не самых скверных перспектив. Можно было выйти замуж за небогатого и незнатного молодого человека, чаще всего речь шла об офицерах в невысоких чинах, или стать конкубиной[6] старого и богатого развратника. Мужчины стареют иначе, чем женщины, и, если на старушку хуй уже не встает, то на молодуху — вполне. Участь стать любовницей такого вот старичка, — а они все обычно являлись магически неодаренными, — была конечно незавидной, но тут многое зависело от того, какой был подписан контракт и каково состояние здоровья престарелого сластолюбца. Катя вполне серьезно рассматривала этот вариант, поскольку довольно-таки хорошо разбиралась и в целительстве, и в бюрократической казуистике. С магами такое проделать сложно, а вот неодаренных она «видела» достаточно хорошо, и могла на глазок предположить, насколько хватит потенции у ее предполагаемого «героя», и как быстро старичок сыграет в ящик. Поэтому, если правильно составить контракт, то терпеть секс по принуждению придется не так чтобы уж очень долго, да и не будет этого интима слишком много. Но для этого варианта прежде всего следовало избавиться от брезгливости и научиться варить правильные зелья. Учась в предпоследнем седьмом классе, Катя была вполне готова к такому развитию событий и считала конкубинат с приличной оплатой куда более предпочтительным исходом, чем брак с молодым балбесом, который то ли выйдет со временем в чины, то ли нет, а может и вовсе сложит голову на