Но вот командиры произвели быструю перегруппировку и повели своих воинов на новый приступ. Атаковали ещё яростнее. Закидывали через щиты хвостатые копья. Но гуляй-город продолжал стоять твёрдо. Снова из-за раздвинувшихся щитов вылетали огненные шайтаны и поражали атакующих картечью. Снова возле частоколов рослы груды мёртвых и полуживых тел. Увеличивались потери и за стенами гуляй-города. Тела убитых наваливали на повозки, подкладывали под колёса, чтобы сдвинуть щиты было уже невозможно. И только там, где стояли затинные пищали, повозки двигались свободно. Когда после очередного залпа картечи щиты в этих местах задвигались, на них бросались спешенные степняки, пытались повалить их, раздвинуть, но оборонявшиеся рубили топорами руки, проламывали головы, дырявили тяжёлыми копьями и клевцами[17] доспехи. И очередная волна атакующих отступала от холма.
Уже редело крымское войско. Девлет Гирею донесли: боевое охранение русских, состоящее из трёх тысяч стрельцов, которое располагалось перед рвом и щитами гуляй-города, целиком вырублено, спаслись немногие; ногайцы с Теребердей-мурзой вот-вот подойдут.
В первой схватке верный Теребердей не мог помочь Девлет Гирею, он ждал главные силы степи у Москвы, в нескольких десятках вёрст от её пригородов, перехватив дороги, речные перевозы и перелазы. Но теперь главное дело происходило здесь, на поле у речки Рожай. Всё решалось у Молодей. И судьба Москвы и её жителей, и царёва судьба. Михайло Воротынский, на этот раз отбросив осторожность и долгий расчёт, навязал Девлет Гирею битву там, где его и поджидал. Догнал, настиг и вцепился в горло. Девлет Гирей всё ещё был уверен, что у него достанет сил, чтобы стряхнуть с себя этого волкодава и утопить в его собственной крови, раз он оказался таким упорным и принял бой на поражение, бой, который по всем признакам разрастался в большую битву.
Поле утихло только к вечеру. Воины Девлет Гирея возвращались в свой стан усталые, злые, в изрубленных доспехах, в своей и русской крови. Спотыкались лохматые кони, их нужно было заменить, некоторых придётся забить и мясо порубить в котлы. Прошедший день не принёс степи ни удачи, ни добычи. Более того, он принёс сомнения. Удастся ли вообще дойти до Москвы? Русские тверды и искусны в бою. Они изобретательны, подвижны, быстро меняют направление ударов и умело отходят, когда что-то в их задуманном манёвре идёт не так. А этот, казавшийся смешным и нелепым – дунь, и разлетится, исчезнет – деревянный город на арбах… Всё это удручало.
Всю ночь в ставке Девлет Гирея планировали завтрашнюю атаку. Считали убитых и раненых, проводили перегруппировку и подводили свежие сотни, не успевшие побывать в деле в первый день. Сил у хана было ещё достаточно. По-прежнему его войско многократно превосходило русские полки. Нужно было лишь пробить брешь в подвижной стене хотя бы на одном участке, ворваться в гуляй-город, сойтись с русскими в ближнем бою, а уж там можно будет посылать под московские копья и клинки новые и новые сотни и тысячи, и у русских просто не найдётся столько копий и клинков.
Думали думу и в русском стане. Тяжёлую думу, какой прежде не бывало. В гуляй-городе закончились съестные припасы, не хватало воды. Тылы остались под Серпуховом. Татарские чамбулы рыскали по окрестностям, не давали подтянуть обозы поближе к гуляй-городу. Хороша была задумка воеводы Воротынского укрыться за дубовыми щитами и частоколами и бить наступающего противника из укрытия, засыпать его картечью и стрелами. Куда меньше потерь в полках в таком бою, а противник выкашивается рядами, но и такая тактика не без изъяна. Умирали от потери крови и жажды раненые. От сильной жары тела с открытыми ранами уже начали смердеть. Ещё день, и воины начнут сходить с ума от трупного запаха и изнеможения. Воротынский приказал закапывать убитых. Лошадей забивали, их мясо варили в котлах. Рыли колодцы.
Следующий день прошёл в приготовлениях к решающей битве. И та и другая сторона не решалась на какие-либо действия, которые могли бы повлиять на исход противостояния. Девлет Гирей не уводил войско, не соблазнялся близостью Москвы и лёгкой добычей. Той цели, с которой он пришёл сюда, можно было достичь только уничтожением русских сил. В противном случае они снова ударят по обозам и арьергардам и будут это делать до тех пор, пока не истощат силы степи. Волкодав теперь просто так не расцепит своих клыков. Слишком глубоко он их вонзил. Слишком почувствовал свою силу. Надо проломить стену, сломить дух русских воинов и навсегда оставить князя Воротынского с его полками здесь, на этом холме, раз он ему так полюбился…
2 августа русские воины поделили остатки продовольствия и изготовились. Воеводы придумали новый план, но сперва надо было выдержать первый приступ, отбить первую волну атакующих, с которой хлынут на гуляй-город лучшие воины, собранные крымским царём для этого похода. Если атаку не суждено будет отбить и если не удастся вырубить в этой схватке элиту крымцев, то вторая часть плана отпадает сама собой.
Татарский вал на этот раз напоминал цунами, и он обрушился на стены гуляй-города с такой сокрушающей силой и яростью, что в первые минуты приступа казалось, что картечь пищалей, пуды пороха и свинца больших чугунных пушек не производят никакого действия. Огонь русских только ярил атакующих. Крымцы лезли вперёд по телам убитых своих воинов, хватались голыми руками за щиты, пытались перелезть через частоколы, силились расшатать и раздвинуть деревянные стены. Но со стороны обороняющихся их встречала такая же ярость и воля удержаться, выстоять и на этот раз. «Ребята! Не робеть! – кричали воеводы. – Не возьмёшь! Дайте им огня! Бей, убивай!» И очередной залп кромсал степь. Летели в стороны обломки клинков, копий, лохматые шапки и конские головы. «Бей! Убивай! Братцы-казаки, не выдай!» – ревели сотни глоток.
Отстояли стены и на этот раз. Выдержали натиск, хоть и казалось порой, что пришёл край силам и терпению. Но выстояли. Вытерпели. Преодолели и неприятеля, и себя самих.
На третий