Трудно было опричникам, ржевским и тверским помещикам и служилым холопам одолеть таких – жадных и голодных. Сперва дрогнули земские князя Фёдора Шереметева. Пал с коня раненный стрелой князь Иван Самсонович Туренин-Оболенский. И разом ужас сковал стоявших в том месте козлян, тверичей и ржевских помещиков. Стали редеть и раздвигаться их ряды, какое-то время назад ещё плотные и стройные. Кто-то сплоховал, замешкался, подставил затылок более ловкому ногайцу, и тот секанул ниже шлема синим от запёкшейся крови кривым клинком, и отлетела тверская голова с юношеской иноческой бородкой в траву. Кто-то понадеялся на товарища, дотоле стоявшего в схватке рядом, прикрывая плечо, но в лихую минуту того на месте не оказалось, и смял его копытами степной конь, и унёс своего седока туда, куда нельзя было его пропускать, потому что там обозы, которые уже некому защитить. А кто-то, видя гибель своих товарищей и чувствуя неминучую свою смерть, просто бросил щит и побежал к спасительному лесу, но не добежал и до первых берёзок, срубил его ликующий ногаец одним могучим ударом и потряс в воздухе клинком, празднуя свою победу. Разом ослабел, начал рассыпаться строй земцев. Вовремя увели коней Шереметева и Туренина-Оболенского, кое-как поместив в сёдлах их хозяев, чтобы не достались они врагу в качестве дорогой добычи. Земские отходили к лесу группами и одиночками. На одиночек тут же налетали по два-три степняка, рубили саблями, кололи копьями, и те вскоре падали на затоптанную и забрызганную кровью траву с разрубленным шлемом или пронзённые копьём. Но не так-то просто было повалить иного богатыря; он умело отбивался саблей или боевым топором, рубил, не жалея плеча, по лошадиным мордам и по лохматым шапкам, высаживал копьём из седла подскакавшего ногая и топтал его, поверженного, медными подковами своих сапог, подобно богатырскому коню, подкованному тяжёлыми подковами. Другие сбивались в группы, и их счастье, если среди них вдруг находился вожак, этакий атаман, который умело организовывал свою толпу в войско, умело и властно принимал под свою руку. А такие находились в самые, казалось, безнадёжные минуты. И дрогнувшие вновь обретали мужество и силу, рубили, кололи, выбивали врага из седла ударом шестопёра и клевца.
– Бей! Убивай! – слышался рык атамана Матвея Мещеряка.
Когда Никита Романович Одоевский обнаружил, что правый фланг полка смят и рассеян, а он остался со своими опричниками один против всей орды Теребердей-мурзы, седые его брови грозно сошлись над переносицей; он приказал загнуть фланги, конным переместиться туда, разделившись поровну, слез с коня и до тех пор, пока доставало сил стоять, удерживал своих опричников, перекрывая старый тракт на Москву. Но длилось это недолго. Теребердей-мурза, лично руководивший атакой на порядки русских, внимательно наблюдавший за ходом битвы, за тем, как его воины потеснили правый фланг русских пешцев и как тот вскоре начал распадаться, тут же, как волк перед ослабевшей добычей, почувствовал слабое место и в обороне другого фланга. Он сразу отдал приказ мурзам охватить правый фланг русичей и ударить с тыла. Таким образом он лишал Одоевского возможности манёвра. Если степняки собьют русских с их позиций, тем некуда будет ни отступать, ни бежать. Его воины всех изрубят на месте, и всё их добро, оружие и панцири, а также обоз достанется им. Никто не уйдёт в лес. Напутствуя своих сыновей и племянников, Теребердей-мурза прорычал:
– Убейте всех! А седую голову воеводы принесите и бросьте к ногам моего коня!
И мурзы поспешно ускакали выполнять его приказание.
Движение атакующих тотчас изменилось. Теребердей-мурза и те, кто был рядом с ним, не слезая с коней, наблюдали, как часть всадников, словно река, не справившаяся с плотиной, отхлынула от русской обороны и устремилась двумя потоками на фланги. Вскоре конные всадники начали крушить русские фланги, смели со своего пути немногочисленные конные отряды противника и хлынули в русский стан. Началась рубка в обозе. Но строй, в котором простым воином сражался седобородый воевода, продолжал удерживать свои позиции. Тогда Теребердей-мурза послал ещё тысячу своих всадников с приказом поскорее закончить это дело. Ему не терпелось положить к ногам крымского царя свою победу и получить наконец приказ двигаться дальше, к богатой Москве.
Новая волна ногайцев атаковала опричную фалангу с фронта и с флангов и сразу потеснила её. Наблюдавшие за ходом сражения ожидали, что вот сейчас всё и решится: русские покажут спины, степь начнёт резать их строй на части, и эти части вскоре исчезнут под копытами быстрых лошадей, и кто-то из самых удачливых привезёт к ним на холм седую голову непокорного воеводы. Но происходило другое. Строй русских начал смыкаться, образуя круг. Фланги крошились, таяли под ногайскими саблями и лохматыми степными конями, но всё же в конце концов сомкнулись. Образовалось ядро. Это «ядро» опоясалось повозками, и вскоре вокруг него образовалось пространство, в которое не мог ступить ни один ногайский всадник. Того, кто пытался преодолеть эту преграду своею удалью и храбростью, тут же высаживали из седла выстрелом из пищали, меткой стрелой или могучим ударом копья. За луки принялась было и степь. Но «ядро» вдруг задвигалось и, толкая перед собой и по всему периметру своего необычного построения повозки, двинулось к лесу.
Князь Никита Романович отдал приказ на прорыв. Строя не теряли. С криками и свистом, со стонами и руганью, под грохот повозок, теряя на затоптанном лугу убитых, опричное «ядро» двигалось к лесу. Ногайцы, как ни пытались, не смогли помешать его движению. Сперва, опешив, они расступились. Потом мурзы погнали своих воинов впереймы, чтобы не дать русским достигнуть спасительного леса, пытались наседать с флангов и с тыла. Но движение «ядра» было упорным и неостановимым. Более того, пальба из ручных пищалей и стрельба из луков становилась всё организованней и мощней. Мёртвое пространство между повозками, которые русские толкали перед собой, и постоянно пытавшимися атаковать степняками становилось всё шире. Самые отчаянные из ногайцев заскочили в лес и изготовились встретить русских там.
«Ядро» между тем приближалось к опушке. И тут произошло новое превращение. Телеги и повозки с грохотом откатились по сторонам, увеличивая пространство между русскими и ногайцами, а