В ответ она лишь хитро улыбалась и хохотала, запрокинув голову с копной пружинистых локонов. А потом всё же просила меня покупать для нее Ess Bouquet, Chanel № 5, La Rose Jaсqueminot от Coty, Crab Apple Blossom и Guerlain Mitsouko.
Мы часто посещали с ней Самаритен (La Samaritaine), Галерею Лафайет (Galeries Lafayette) и прочие дорогие магазины. А там мы покупали Насте туфельки, шляпки, сумочки, платья и снова духи. Однажды я купил в Самаритене ей роскошное манто из соболя, цена которого была равна стоимости хорошего авто.
Но это всё были мелочи. Потом мы стали скупать золото и камни. Мы стали ходить по самым дорогим ювелирам и аукционам ювелирных изделий. Нам удалось купить несколько элитных, почти королевских украшений. Настя желала носить украшения с историей. Одно время я даже мечтал заполучить для нее ту самую жемчужину Зинаиды Юсуповой – легендарную Пелегрину. Но нам это не удалось.
Зато было несколько бриллиантовых, рубиновых и сапфировых колье. А так же множество комплектов и сережек с изумрудами. Ведь именно изумруды Настя и предпочитала всем иным камням.
Даже мой вездесущий дядя Николай Александрович внезапно заметил, что мой счёт в банке уменьшился на весьма приличную сумму. Кстати сказать, дядя к тому времени так и был одинок. Ему на тот момент стукнуло пятьдесят четыре года. Он так и прожил всю жизнь закоренелым холостяком, и ни одной его самой красивой любовнице, коих он довольно часто менял, словно перчатки, так и не удалось склонить его к матримониальному браку. Дядя жил тогда на три дома. Большую часть времени он проводил в Сан-Франциско. Но бывал наездами у родителей в Швейцарии и у нас в Париже. Он телеграфировал о том, что озабочен моими огромными тратами. Видимо, мой вездесущий родственник стал подозревать, что всё это произошло неспроста. А так как, не смотря на мой солидный возраст, он до сих пор имел привычку покровительствовать мне и моей семье, а так же исподволь контролировать меня, очевидно памятуя о печальных событиях моей юности, то и в этот раз он пообещал мне приехать в Париж и поговорить обо всём начистоту. Разумеется, в разговоре он сослался на то, что сильно соскучился по моим сыновьям и Александре. Меня совсем не напугали его намёки. Я решил для себя, что как только он приедет, это будет весьма удачный повод, рассказать ему о моем намерении развестись с Александрой и жениться на Насте. Но у дяди вдруг возникли какие-то срочные дела в одной из его американских компаний, и его приезд задержался на целых два месяца.
Я, как мог, оттягивал свой решающий разговор с женой. Вы еще очень молодые люди, и вам, скорее всего, ни разу не приходилось разводиться. Ах, если бы вы знали, как я мучился в эти дни. Какие муки совести терзали меня ночами, словно злые псы. Я ведь любил своих сыновей, да и сама Александра была для меня образцом добропорядочной супруги и матери. Я знал, что предстоящий развод сделает меня изгоем в русской эмигрантской диаспоре. Знал, что я стану порицаем и гоним за свой неблаговидный поступок. Знал, что мое собственное семейство примет сторону жены и подвергнет меня жестокому остракизму. Я всё это знал… И тем не менее, с каждым днём я понимал все отчетливей, что жить без Анастасии я уже не смогу. Я любил её больше жизни. Я был болен ею насквозь.
То, что мое светлое чувство было настоящей болезнью, я уже давно не сомневался. Этот факт стал мне понятным, еще тогда, в дореволюционной Москве. Тогда, в Преображенской клинике и мужском монастыре. А сейчас я просто плыл уже по течению. Я не сопротивлялся этому погибельному чувству. Я расслабился и я наслаждался страстью к этой женщине.
После ежедневных тасканий по модным показам, магазинам, ателье мод и салонам красоты, начались наши походы по художественным выставкам и галереям. Настя знакомила меня с новыми художниками и открывала новые имена. В основном это были модные тогда кубисты, символисты, фовисты, экспрессионисты, дадаисты, футуристы и множество постимпрессионистов.
Настя водила меня на встречи с Пикассо, Марком Шагалом, Кандинским, Фернаном Леже и Анри Матиссом. С кем-то из них мы встречались в «Ротонде» и «Куполе», с кем-то в ресторане «Максим» и «Петрограде».
Мы двигались от одного мероприятия к другому – мы скользили и парили с ней по русскому Парижу. Мы были в гуще всех событий и в то же время вне их. Мы часто ездили на юго-запад – в Бийанкур (Boulogne-Billancourt). Здесь в каждом русском ресторанчике или художественном салоне и кафе – от позднего вечера до утра не стихали споры о литературе, искусстве, смысле жизни, любви и смерти. Мы с упоением слушали стихи Константина Бальмонта и песни Вертинского. Ах, как хорошо пел Вертинский о любви.
А мы с Настей, словно два гимназиста, часто, тайком от всех, держались за руки и целовались в полумраке задних рядов и плохо освещенных ресторанных столиков. А потом, украдкой, я вёл ее гостиничные номера, и там мы предавались безумствам целые сутки.
Так как знаменитая «Ротонда» находилась ближе к её дому, то именно здесь чаще всего мы и завтракали, либо обедали с моей ненаглядной парижанкой. Но иногда мы шли пешком до кафе Дё маго? «Les Deux Magots». Это тоже довольно известное богемное местечко, расположенное в квартале Сен-Жермен-де-Пре (Quartier Saint-Germain-des-Pres). И оно было излюбленным место встречи писателей, художников, актеров, политиков и просто светских звёзд. Бывали мы с Настей и в знаменитом кафе де Флор (Cafe de Flore). Поговаривали, что именно здесь когда-то проходили «Парижские вечера» Гийома Аполлинера. А напротив кафе де Флор располагалось и брассери Липп (Lipp). Здесь было самое лучшее пиво. Да, господа, иногда моя великосветская мадонна снисходила до довольно приземлённых человеческих удовольствий. Вместе со всеми посетителями мы пили с ней пиво. Я любовался ею, когда она весьма грациозно сдувала с кружки пену и щелкала пальцами фисташки.
Вообще в шестом округе нам было на что посмотреть. Мы гуляли мимо фонтанов, роскошных цветочных клумб, дворцов и водоёмов в Королевском Люксембургском саду. А после шли делать покупки в изумительных лавчонках, полных антиквариата и дорогих старинных украшений. Я покупал ей кучу милых, но весьма дорогих безделушек. Всё то, на чём останавливался её восхищенный взгляд. В одной подобной лавке, где хозяином был старый еврей, отлично разбирающийся в русском искусстве, я купил Насте фарфоровый императорский сервиз, а так же яйцо