А далее из соседней комнаты навстречу мне вышла Мадлен Николаевна собственной персоной. Стоит ли говорить о том, что и внешний вид этой импозантной дамы остался ровно таким, какой я её помнил в 1900. Не считая того, что ныне на Мадлен красовалось весьма замысловатое платье с рисунками в тематике модного тогда «кубизма». А её пышные волосы были подобраны с помощью некой ассиметричной повязки, напоминающей бандо. В те минуты я подумал о том, что наверняка сама Анастасия, а так же ее милая тётушка Мадлен имеют доступ к каким-то оккультным знаниям, либо хранят у себя рецепт «Эликсира вечной молодости». Ничем иным я не мог объяснить всех этих странностей.
– Георгий Павлович, сколько зим, сколько лет, – начала она так, словно мы были с ней давними и добрыми приятелями. – Каков красавчик! А как же вы похорошели и возмужали. Какой bel homme! Надо же, вам так идут ваши года…
– А вы, Мадлен Николаевна, вовсе не изменились с тех самых пор, как я имел честь познакомиться с вами! – я наклонился и поцеловал ее прохладные пальцы, от которых пахло туберозой.
Самое смешное, что впервые я произнёс для женщины абсолютно правдивый комплимент. В моих словах не было ни капли лицемерия. Мадлен не изменилась внешне ни на йоту. Господи, думал я, что за мистика.
Настю мне не пришлось ждать слишком долго. Она выпорхнула в гостиную с радостной улыбкой:
– Джордж, дорогой, – проворковала она. – А я тебя жду. Пойдем, я напою тебя чудным кофе и покажу тебе другие комнаты и коллекцию моей живописи.
Я кивнул, глядя на неё удивленным взглядом. Так же, как и у тётушки, домашний наряд Анастасии был исполнен по последней парижской моде. Её вольные и непослушные кудри были с трудом уложены в прическу, поверх которой было повязано пёстрое бандо из разноцветных лент. В нём перемежался алый, зеленый и белый. Нежную шейку огибало тонкое ожерелье. И теперь это были розовые аметисты, заправленные в диковинный нежно-зеленый орнамент. Такие растительные орнаменты считались последним писком капризной парижской моды. Её гибкие, оголенные руки были увиты точно такими же браслетами, как и это изящное украшение. Платье прямого покроя с той самой заниженной талией, держалось на белоснежных плечах одними тонюсенькими бретельками. Под декольте угадывалось наличие высоких, обильно и вольно распущенных грудей. Невесомый шёлк почти не скрывал контуры её острых сосков. И это зрелище заставило меня вновь забыть обо всем на свете. При каждом движении Насти её грудь немного колыхалась под ниспадающими струями китайского шелка. А сама расцветка представляла собою рисунок, исполненный в манере «Ар-деко» с розовыми, зелеными, белыми и золотистыми линиями. В этом платье она была похожа на изящную статуэтку или подиумную диву.
И вы знаете, в силу своего творческого призвания, самостоятельно или по приглашению важных персон, я неоднократно бывал на различных модных показах. Это было в Париже, Лондоне и Риме, но поверьте, что даже у великих кутюрье и модельеров я ни разу не видел ничего красивее, чем носила эта безумная женщина. Да и красавиц, подобных ей, я не встречал ни разу.
* * *
– Возможно, господа, у вас возникли некие мысли о том, что я слишком сильно увлечен современной модой, то я отвечу вам, что все эти пристрастия оставлены мною уже в прошлом. Вот уже более шести лет я не был ни на одном модном показе, несмотря на то, что регулярно получаю приглашения от известных Модных домов, салонов, ателье и магазинов одежды и парфюма. От Шанель до Пуаре. Я открою для вас весьма понятную причину моих довольно близких взаимоотношений с этими легендарными личностями. Дело в том, что как вы успели заметить, ваш покорный слуга очень любит рисовать. Это занятие преследует меня на протяжении всей моей жизни. И так получилось, что в этой среде довольно часто я бывал востребован именно, как художник. Я часто рисовал декорации для модных показов. Делал я и альбомы с иллюстрациями театральных и коллекционных костюмов. Мне доверяли составлять картотеки с эскизами. Я был лично знаком со Львом Бакстом, Александром Бенуа, Полем Ирибе и Эрте.
– Вот как! – подивился Алекс. – А вы мне ни разу об этом не говорили. А если бы сказали, то я непременно попросил у вас некой протекции для входа в эти круги. Вы даже себе не представляете, Георгий Павлович, насколько меня притягивает этот мир.
– Я не знал, – кротко улыбнувшись, отвечал граф. – А если серьезно, то насколько этот мир полон яркого блеска, мишуры и огней, настолько же он полон ложным тщеславием, дутыми кумирами и полным равнодушием к человеческой личности. Я сказал бы даже больше – этот мир способен не только обезличить человека, он способен его даже убить. Если бы вы знали, как плохо заканчивали многие адепты этих зыбких «форпостов величия и славы». Как часто вчерашние кумиры превращались во всеми забытых, отвергнутых и опустившихся изгоев. А сколько вчерашних красавиц с годами вышло «в тираж». А сколько же из них спились и умерли в нищете и забвении. О, это очень жестокий мир.
Алекс покраснел и кивнул Гурьеву.
– Несмотря на мои художественные работы, до встречи с Настей в Париже, я не был столь вхожим в эти художественные и дизайнерские круги. Лишь те три месяца, которые я провёл с нею, намного плотнее погрузили меня в этот сумасшедший мир «подиумных грёз». Правда, как я уже успел обмолвиться, он не сумел притянуть меня к себе слишком крепко. С новым исчезновением Насти, для меня вновь померкли многие краски жизни, и утратились прежние смыслы.
Пару минут Гурьев молчал.
– Да, мои дорогие, вы не ослышались. Мой новый рай длился чуть более трёх месяцев. Это было безумно мало, и в то же время, учитывая личность Анастасии, это было и много. Только позднее я понял, насколько щедрым даром наградила меня эта женщина. Она позволила быть рядом с собою целых три месяца! Но, обо всём по-порядку.
Настя провела меня в соседнюю просторную и столь же великолепную комнату. Только стены этой, новой гостиной