– Я не могу радоваться, когда погибли безвинные люди.
– Безвинные. Ты хотела, чтобы в том самолете разбился я? Для меня это было бы благом, я и так стою на пороге вечности. Умер бы в один миг, не мучаясь, не страдая. И мои дети были бы живы. Хочешь, я встану перед тобой на колени?
– Чего тебе надо от меня?
– Ты прекрасно знаешь, зачем я приехал. Мне нужна Полина. Я бы мог забрать ее у тебя силой, и с законом договорился бы, и тебя мог убрать со своего пути.
– Я не сомневаюсь.
– Мне страшно, что на мне оборвется линия жизни моих предков. Я хочу, чтобы мой род продолжался. Полина получит все, что у меня есть, вернее, получат ее дети. Но и вы с Полиной не останетесь в нищете. Многие станут завидовать такому достатку. Неужели ты способна из-за своих обид лишить счастья Полину?
– Ты хочешь, чтобы Полина жила с тобой?
– Нет, я проведу остаток своих дней в Израиле. Я подготовлю бумаги, чтобы она вступила в наследство. Чтобы заткнуть глотку всем прихлебателям, мне понадобится генетическая экспертиза. Пойми, я не сомневаюсь, что она моя дочь, тем более, что она похожа на меня, но так будет лучше для нее. Через месяц она приедет ко мне. После этого она станет полновластной хозяйкой моего дома, и всего, что у меня есть. Вряд ли я снова смогу вернуться в Россию. Так что, мы увидимся с ней всего один раз. Надеюсь, что ты стерпишь нашу встречу ради счастья Полины.
– Я не хочу, чтобы она узнала правду о Лиле.
– Воля твоя. Я постараюсь, чтобы нигде в документах это не всплыло.
Я согласилась, но до сих пор не уверена, хорошо ли это для Полины».
***
Вот я и дошла по порядку до своего приезда в дом у озера. Как же все было?
Приехала я очень поздно, пока меня везли на роскошной машине из аэропорта в объезд Москвы, совершенно стемнело. Я пребывала в состоянии тихой истерики: нервы напряжены до предела, а внешне – совершенно заторможена. Ощущение нереальности происходящего не покидало меня, я даже украдкой щипала свою ладонь, чтобы убедиться, что не сплю. Не помню свое первое впечатление от самого дома: как меня вели, какими входами и коридорами – полный провал. Я себя осознала только в кабинете, когда увидела эти пронзительные светло-голубые глаза на сухом старческом лице с серой кожей, обвисшей складками. «А он, и правда, – не жилец», – была моя первая мысль. Очень старый и усталый человек сидел в кожаном кресле совершенно неподвижно, кисти рук безвольно свешивались с подлокотников. Он был совершенно лысый. Но немощным он не был, его глаза, казалось, горели огнем. Он был одет не по-домашнему: светло-серый летний костюм с белой рубашкой, на ногах – серые туфли. Никаких пижам и тапочек. Я поздоровалась, он кивнул.
Я думала Аристархов (язык не поворачивается назвать его отцом) обнимет меня и, может, даже «прольет скупую мужскую слезу», раз уж решился на старости лет признать меня дочерью. Куда там! Посмотрел оценивающе, как будто ему заказанную пиццу принесли, удовлетворенно кивнул каким-то своим мыслям. Первые слова: «Документы все привезла?» Я растерялась, молча кивнула.
– Садись.
Села на стул. Молчу. «Кажется, он мне вовсе не рад. Так я, собственно, не напрашивалась».
– Татьяна тебе рассказала, что я потерял всех наследников?
– Да. Мои соболезнования.
– Это все – слова. Главное, Полина, что ты одна осталась – Аристархова, моя кровь. Не хочу кому попало оставлять деньги, я за них всю жизнь положил. И не только свою. Ты все поняла из завещания?
– Нет. Зачем я должна выходить замуж за какого-то Игоря Сломинского?
– Но ты же не замужем?
– Да.
– А пора бы уже. И Гарри – завидный жених, ты не пожалеешь. Марианна его любила.
– А я при чем?
– Этот брак должен скрепить мои партнерские отношения со Сломинским. Все завязано с тесный узел. Деньги вложены в огромное дело практически до копейки. Прибыль обещает быть вдвое-втрое. Но только через год-два.
– Почему так долго?
– Я скупил землю вдоль одной воображаемой линии. Там будет проложено шоссе федерального значения, осушено болото. Тогда дома вырастут, как грибы, на месте опустевших деревень встанут коттеджные поселки.
– Да, коттеджи – это, наверное, очень прибыльно. Но свадьба зачем?
– Я взял кредит в банке у Сломинского, а шоссе не включили в бюджет этого года. Но на будущий год, уже все схвачено, лобби прикуплено, шоссе будет строиться. Проценты по кредиту разорили бы меня, оставили без штанов. Вернуть его и вовсе невозможно: сейчас за эту землю ничего не выручить. Оставалось еще кое-что по мелочи: Сережин ресторан, его же бензоколонка, да этот дом. Но все равно Лева был бы в убытке. Но я предложил Сломинскому перевести мое дело на нашего общего наследника. Он хорошо умеет считать деньги и понял, что ему невыгодно обирать меня сейчас.
– А свою дочь вы тоже не спрашивали?
– Наши дети давно нравились друг другу, мы – люди одного круга, не с голодранцами же им родниться. Марианна была очень разумной.
– То есть – расчетливой?
– Слова – шелуха. Но я думаю, что она достаточно любила Гарри, чтобы родить наследника. Все было решено, и вдруг – авария.
В его скрипучем голосе прозвучала боль. Я невольно почувствовала жалость к этому одинокому старику. Он сразу это понял
– Не жалей меня, я не нуждаюсь. Лучше пойми, что в твоих интересах продолжить мое дело. Я уже несколько раз в жизни начинал с нуля, но сейчас у меня просто не осталось времени. Старому еврею все равно, больше всего он не любит менять свои планы. Не Марианна – так Полина, лишь бы наследница Аристархова. А Гарри – не был так уж сильно влюблен, он слишком быстро смирился с ее потерей.
– Короче, он – бабник?
– Какая тебе, по большому счету, разница? Ты только роди ребенка, все соглашение строится на этом. А дальше можешь с Гарри вообще не спать, найдешь любовника, при таких-то деньгах. Появится прибыль, кредит окупится, Сломинским мы больше не будем должны, деньги потекут рекой – покупай, что хочешь. Или – кого хочешь.
– Это – в будущем. А сейчас на что я должна жить? На деньги Гарри? Ресторан и бензоколонка нигде в завещании не упоминаются.
– О, вот это – по-деловому,