– Аркаша, вот ты где! А мне сказали в больнице, что тебя выписали. Прибежала домой, а тебя нет. Я поняла, где тебя искать. Пойдем домой. И собаку возьми с собой. Пусть у нас живет, бедолага.
Запыхавшаяся от бега мама склонилась над нами.
Ирину увезли. На прощанье я принес Ире роскошный букет из алых роз, шутил, а на душе скребли кошки. Нина Глебовна, уходя, протянула мне листок бумаги:
– Аркаша, ты хороший парень. Возьми, здесь наш адрес и телефон. Будешь в Москве – заходи, мы всегда тебе будем рады.
Они уехали. Наступила осень. Я по-прежнему работал в суде, вечером ходил на занятия в институт. Я позвонил Гориным в Москву. Но поговорить с Ириной не удалось: она лежала в какой-то элитной клинике. Мне было грустно и одиноко.
Как-то раз я встретил Нину. Она обрадовалась, пригласила меня к себе. Мне было все равно. Я пошел с ней.
– Аркадий, что с тобой? У тебя какое-то горе?
– Да, горе, – равнодушно ответил я.
– Расскажи мне, поделись, и станет легче на душе.
– Вряд ли.
Нина участливо смотрела на меня, и я ей рассказал все. Нет, конечно, не все, а то что можно было рассказать. ТО я засунул в самый дальний уголок своей памяти, и наложил твердое табу на те воспоминания.
Нина слушала и плакала.
А назавтра она ждала меня после работы на улице.
– Аркадий, – Нина помахала мне рукой. – Я хочу тебе помочь.
Я опустился на лавочку рядом с Ниной.
– Как же ты можешь мне помочь?
– Не перебивай меня. Такая любовь раз в сто лет может быть или даже в двести. И ты должен бороться за нее. Возьми.
Она протянула мне пакет.
– Что это?
– Деньги. Здесь две тысячи.
– Две тысячи!? Откуда у тебя такие деньги?
– Ты не думай, я не украла. Это мои деньги. Часть от папы досталась, он всю жизнь для меня копил. И я же в столовой работаю. Еда у меня бесплатная, и домой приношу, что остается. Потом я и сгущенку могу на складе достать, и другие консервы. Соседки хорошо покупают. Вот и накопились деньги…
– Я не смогу их взять у тебя.
– Подожди. Я не все сказала. Ты должен поехать в Москву. На первое время тебе хватит. Устроишься, работу найдешь. Они разрешат тебе видеться с ней. Они же сами тебе сказали.
– Но деньги!
– Хорошо. Считай, что я даю тебе в долг. Когда-нибудь отдашь…
***
Аркадий Александрович встал с кресла.
Марина повернулась, чтобы не так сильно давили наручники.
– И вы отдали Нине деньги?
– Да, через два года вернул полностью всю сумму.
– А когда вы догадались, что ОНА – не Ирина?
– Когда в ювелирном магазине примерял ей обручальное кольцо.
– Кольцо?
– У Карины был маленький шрам между средним и безымянным пальцем на правой руке. В детстве она при мне порезала руку осколком стекла, остался шрам в форме неровной буквы «У». Со временем шрам стал почти незаметен, но я его узнал.
– И вы все равно женились на ней!
– Признаюсь, мое открытие озарило меня, как удар молнии. В магазине я еле сдержался, чтобы себя не выдать. Весь вечер я размышлял, как же такое могло случиться? Почему никто не усомнился, что она не Ирина? И что же мне делать дальше: рассказать во всеуслышание о своем открытии или оставить все как есть?
– И вы не рассказали!
– Не рассказал! И женился на ней!
– Вам это было выгодно!
– Безусловно. Главное, что все считали ее Ириной. И потом мне легче было с ней жить, зная, что и она – преступница. Она присвоила себе чужое имя, чужие деньги, связи, чужих родственников, одним словом – чужую жизнь. Это тоже преступление. Так что мы с ней были «два сапога пара». А далее я к ней привязался, даже полюбил. Мне и самому стало казаться, что она – Ирина.
– И все-таки, я не пойму, как получилось, что Карину приняли за Иру?
– Очень просто. Логически рассуждая, я, кажется, догадался, как это могло произойти. Дело в том, что Карина не пила парного молока. Я это знал с детства. Простоквашу она пила, а молоко – нет, никогда. Я не подумал об этом, когда подсыпал снотворное в молоко. Просто не взял ее во внимание. Комната Ирины была на первом этаже. А Карину поселили в гостевую комнату, на втором этаже, рядом со спальней родителей Ирины. Девочки вечером сидели в комнате Карины и болтали, как всегда, пред сном. И когда Ира заснула под действием снотворного, Карина, чтобы не будить сестру, отправилась спать в ее комнату. Она не спала, когда начался пожар. Но выйти в коридор не смогла, и встала на окно. Девочки были похожи друг на друга: те же глаза, волосы. Они обе пошли в мать. После пожара моя жена перенесла несколько пластических операций. Лицо ей восстанавливали по фотографиям Ирины.
– Она вам не простит. Вы убили ее родных.
– Я даже рад, что все заканчивается. Вам, Марина, не понять. Я всю жизнь жил в ожидании, что та синяя папка всплывет когда-нибудь. Это было хуже самого сурового наказания, поверьте мне. Да, я преступник. Но столько людей, совершивших более тяжкие преступления – по тем или иным причинам оправданы. И эти обстоятельства дают мне право уйти от наказания.
– Вас надо судить настоящим судом.
– Марина, святая наивность! Этого не будет никогда. Я все предусмотрел.
– А Антонину Борисовну за что вы убили? Боялись, что она расскажет следователю про записку? Что там было написано?
– «Катерина Шумилова, и её номер телефона». Антонина Борисовна рвалась отдать записку следователю только лично. Пришлось убрать эту упертую дуру. Я инсценировал ограбление. К тому же прошло 3 месяца после пропажи жены, никто не связал вместе эти два события. Кроме вас, конечно.
– Как вы узнали о Катерине?
– Жена разговаривала с ней с нашего домашнего телефона. Я, в целях собственной безопасности, записываю все разговоры, запись передается мне в режиме реального времени. Когда я услышал разговор жены с Катериной, то понял: они не должны встретиться. Пока жена ехала на встречу с этой шантажисткой с другого конца города, я значительно опередил супругу. Когда она пропала, то я терялся в