– Про работу она ни слова не говорила, только о ребенке. Но я, как ни старался, ничего не запомнил, ни как купать, ни как массаж делать. Марина, мне страшно, а вдруг я ничего не смогу? Юля много книг перечитала, ей няня и мама помогают, а как мы одни с тобой справимся?
– Не беспокойся, справимся. Я тоже кое-что изучала, не одна Юля читать умеет. А потом мы не одни. Посоветуемся с мамой, если у нас будут вопросы. А в крайнем случае, всегда можно позвонить Юле, она с удовольствием расскажет все, что надо и не надо.
– Ты меня успокоила. А то я хотел на курсы записаться.
– Какие курсы?
– Сейчас чему только не обучают. Думаю, должны быть курсы для пап, где учат, как ребенка на руки взять и что с ним делать.
– Ну- ну. Куда ему бензин заливать, как капот открыть.
– Марина! Я серьезно.
– А если серьезно, я тебе в подарок книгу купила «Я и папа» – пособие для молодых пап по уходу за ребенком. Изучай на здоровье!
– Спасибо! А как ты догадалась, что я в ней нуждаюсь?
– Да все твои страхи у тебя на лице были написаны, когда ты в роддоме был.
* * *
Мама заходит ко мне в комнату.
– Что, Ира, ужинать не пора? Ты что, плачешь?
– Мама, я влюбилась.
– В того парня?
– Да.
– Ой, дочка, любовь и слезы рядом ходят. Уж я то навидалась в жизни этой любви.
– Мама, расскажи о себе. Я не знаю, как ты жила, как любила?
…Никто не мог объяснить, что такого было в Нюре, что мужики липли к ней, как мухи на мед. Были женщины и красивее и фигуристей, а мужики их обходили. Завистницы много раз приставали к Нюре, поделись, чем ты мужиков привораживаешь? А чем делиться, если сама Нюра толком не знала, как у нее так получается, что стоит ей посмотреть призывно на мужчину, как он тут как тут у ее ног. Если рассмотреть ее, то и глаза были небольшие, и носик чуть вздернутый, и росточка среднего. Но томно блестели ее голубые глаза под густыми загнутыми ресницами, короткая верхняя губка открывала безупречные белоснежные зубы, падали на точеные плечи и шейку завитки русых волос. А кожа нежная сияла так, как будто Нюра каждый день молоком умывалась. И женственность, потрясающая женственность сквозила в каждом изгибе округлого тела, в каждом жесте и движении.
Нюра жила с матерью в небольшом поселке на севере Тюменской области. Мать ей досталась непутевая, но не совсем уж пропащая. Отчимов своих Нюра всех не помнила, но мать за дитем приглядывала, дочка всегда у матери была на первом месте. «Этого добра – мужиков, у нас хоть пруд пруди, не переведутся, а дочка у меня одна», – любила повторять мать Нюры. Мужиков действительно в поселке был избыток, приезжали на заработки, на нефть. Домик у них, хоть и маленький был, но крепкий, с огородиком при нем. Мать в столовой работала, жили они неплохо.
Нюре было шестнадцать, когда она встретила Анатолия. Он приехал к соседке, бабе Даше. Доводился Анатолий бабе Даше дальней родней: «пятая вода на киселе». Соседи шушукались, что прибыл с зоны. Был он чернявый, поджарый с пронзительным взглядом черных, словно ночь, глаз. Он копал бабкин огород, сняв рубашку. Перекатывались мышцы на сухопаром смуглом теле. Нюра стояла у забора и смотрела. Она не закричала, когда он потащил ее в баню, не сопротивлялась, когда он повалил ее на лавку и навалился сверху всем телом. Месяц бегала Нюра к нему по ночам, пока он не уехал. Мать заметила неладное, когда уже стала топорщиться юбка над округлившимся животом. «Не переживай, дочка, с кем ни бывает, дите вытравим. Все бабы обжигаются, безгрешных нет», – успокаивала мать Нюру. Нюра особо не переживала.
Анатолий ворвался к ним в дом, как вихрь.
– Не позволю своего ребенка уморить! Сам рос без родителей, нахлебался, но мой ребенок будет жить!
– Так ведь несмышленая она, молодая, не нагулялась еще, – пыталась гнуть свое мать, но Анатолий был непреклонен.
– Беременных расписывают в любом возрасте.
Они расписались, мать стол собрала, все-таки свадьба. Молодым мать выделила свой угол, отгородив половину ситцевой занавеской. Родился мальчик, крепкий, здоровый, Александром назвали. Анатолий души в сыне не чаял, сам менял, не брезгуя, пеленки, мог всю ночь на руках укачивать, когда у малыша резались зубки или болел животик. Перепадало ласки Нюре и матери. Анатолий возил продукты мешками и ящиками, денег давал, не жалея. Сам он пропадал периодически. Нюра не спрашивала, чем занимается ее муж. Приходил несколько раз участковый, но Анатолий показывал какие-то справки, и все было хорошо в жизни Нюры. Беда нагрянула нежданно-негаданно: посадили Анатолия. Так осталась Нюра соломенной вдовой в восемнадцать лет с сыном на руках.
Материнство пошло на пользу Нюре: она округлилась, расцвела, дивно как похорошела. Мужики головы сворачивали, когда она по улице проходила. Как тут можно было одинокой остаться? Василий Петров был бригадиром нефтяников, зарабатывал хорошо, сам непьющий, что редкость у теперешних мужиков. И мужчина был видный. Не устояла Нюра. И мать гундела: «Не упусти дочка свой шанс».
Анатолий явился, когда его никто не звал. Хорошо, что второй муж Нюры на работе был, а то решил бы его Анатолий в гневе. Крушить все начал в доме. Нюра в испуге схватила ребенка, прижала к себе, закрыла собой. Сашок заплакал, только тогда опустил руки Анатолий.
– Дура, ты Нюрка. Живи, как знаешь, не трону тебя. Но сына заберу.
– Да как же ты с ним будешь управляться, ребенок маленький, – пыталась увещевать зятя мать.
– А это мое дело, не бойтесь, ребенка не обижу.
Не пикнула Нюра, согласилась при разводе отдать сына отцу, боялась.
С Петровым они расписались, но долго не прожили, изменила ему Нюра с красавцем цыганом, что залетел к ним в поселок с попутными ветрами. Как залетел Ромка, так и улетел. Но Нюра не горевала, мать была права: мужиков в поселке хватало.
Василий Журавлев заметно отличался от местного контингента: москвич, интеллигент. Жажда романтики, легких денег занесла его на Тюменский север. Жили вахтовики в общем бараке. Там было грязно и шумно. То ли дело у Нюры в доме: чистота, уют и тишина. Ласковый был в обхождении, Нюру только Анечкой называл. Не посмотрела Нюра на то, что нет штампа в паспорте, дочку, Иришку от него родила. «Ничего, летом съездим к матери в гости, там и распишемся», – уверял Нюру Василий.
Не