В груди сдавливает. Херово так становится, потому что, сейчас, рассказывая Игнату, я будто со стороны смотрю на свою жизнь и осознаю, насколько я уже успел вляпаться в дерьмо в свои двадцать четыре.
— И я всё сделал. Почти. Но потом понял, что не смогу довести до конца, потому что… потому что вляпался в жену прокурора. Потому что её просто уничтожат, она — разменная монета, понимаешь? Не Белый, так прокурор. Ей пиздец, Игнат.
— И что теперь? — его голос уже не такой яростный, но всё еще острый, как лезвие. — Ты хочешь противостоять Белому? Хочешь её вытащить?
— Да, — я не колеблюсь. — Но я не справлюсь один, брат.
Игнат достает сигарету, вздыхает, и одну протягивает мне. Прикуривает и медленно качает головой.
— Ты, блядь, просто магнит для проблем, — выдыхает он. — Ладно. Рассказывай всё. Мы разъебём этот грёбаный план моего долбанного папаши к чертям собачьим.
___________
Девочки, кто пропустил - история Игната Касьянова - "Хочу тебя себе"
Но на всякий случай предупреждаю, Игнат не сладкий пирожочек)
44
Я выхожу из клуба, глубоко вдыхая холодный ночной воздух. Грудь все еще сдавливает напряжение после разговора с Игнатом, но теперь хотя бы есть шанс, что всё можно изменить.
Он мне поможет. Постарается, по крайней мере.
А значит, у Лили должен появиться выход из того дерьма, в которое я ее затащил.
Да, именно так. Именно я.
И хоть Игнат и пытался убедить меня, что если на это дело не пошёл я, пошёл бы кто-то другой. Когда Белый выбирает объект, когда определяет кого-то в расходный материал, то это уже без шансов.
Но я всё равно виню себя. Ведь именно я стал тем палачом для нее.
Я засовываю руки в карманы куртки и быстрым шагом двигаюсь по тёмной улице. Город спит, только редкие машины проносятся мимо, фары выхватывают из темноты куски мокрого асфальта. Воздух пахнет дымом, холодной безвоздушной духотой, чем-то горьким, и я не сразу понимаю, что это привкус предчувствия. Хренового предчувствия.
— Илю-юша…. — раздаётся негромкий голос за спиной, но я сразу понимаю, кто это.
Чёрт.
Не теряя ни секунды, я бросаюсь вперёд, ноги сами несут меня по переулку. Сердце колотится, в ушах только шум крови.
— Сука! — Цепляю бочиной угол дома на повороте, и в глазах темнеет от боли, но я продолжаю бежать.
Бежать. Надо просто бежать, пока не поздно.
Но поздно.
Меня настигают.
Кто-то хватает за плечо, дергает назад, я почти вырываюсь, но тут же второй удар в корпус сбивает с дыхания. Затем ещё один, по затылку — и перед глазами расплываются вспышки. Земля уходит из-под ног, и меня поглощает вязкая тьма.
Ледяная вода врывается в лёгкие, я дёргаюсь, резко вбираю воздух, кашляю, хочется отереть лицо, но руки зафиксированы за спиной.
Распахиваю глаза, пытаясь восстановить дыхание. Понимаю, что сижу на стуле, руки привязаны сзади к спинке.
Голова пульсирует, будто внутри неё взорвали петарду. Перед глазами всё мутно, но очертания комнаты проступают.
Подвал. Стены из грубого бетона. Голая лампочка под потолком. Запах сырости, крови, металлический привкус во рту.
Передо мной, лениво откинувшись на стуле, сидит Белый.
Он в белоснежном костюме. Абсолютно чистом, как будто только что сшитом под заказ. В глазах — развлечение, в улыбке — обещание смерти.
— Проснулся, птенчик? — его голос растекается в воздухе ядом. — А я уж думал, придётся тебя хлоркой отмывать.
Я молчу, сжимаю зубы. Взгляд фиксируется на его пальцах, которые вертят сигарету.
Он играет. Он, блядь, просто играет со мной.
Ублюдок херов.
— Чего молчишь? — Белый подаётся вперёд, опираясь локтями на колени. — Давай, расскажи мне, какого хуя ты решил пойти против меня?
Я сглатываю. В горле сухо. Голос выходит хриплым.
— Я проебался.
Белый усмехается, цокает языком.
— Вот оно как, — медленно кивает. — И в чем же твой проёб, птенчик? В том, что ты вдруг предположил, что можешь в процессе дела переобуться и самому решать, как надо действовать? В том, что пошёл за защитой к моему сыну? Или в том, что влюбился в тёлку, которую мы использовали как приманку?
Я не отвожу взгляда. К горлу подступает ком. Хочется взорваться, заорать, но я знаю — это не поможет. Белый не тот человек, который понимает и в принципе воспринимает эмоции. И тем более, если эти эмоции влияют на какие-то решения и действия.
Белый — машина. Бесчувственная и безэмоциональная. Беспощадная.
Им руководят амбиции, на костре которых он сжёг свою собственную семью.
Так что рассчитывать на то, что он как-то уважит мои — глупо и безнадёжно.
— Она ни в чем не виновата, — говорю, прокляв себя за дрожь в голосе. — Отпусти её, Сергей Владимирович. Отпусти. Я всё отработаю.
Белый смеётся. Он действительно смеётся. Смешно ему, сучаре.
— Ой, Илюша…. — он качает головой, как будто ему меня даже жаль. — Ты же не первый раз в этом дерьме, а всё ещё думаешь, что здесь бывают невиновные. Знаешь, ты меня даже удивил, — продолжает он. — Я думал, у тебя есть мозги. А оказалось, что твоя слабость — баба.
Я сжимаю кулаки, насколько позволяют впившиеся в запястья веревки, но Белый продолжает:
— Ты мне нравился, пацан. Ловкий, смышлёный. Всегда делал, что надо. Но вот незадача… Ты предал меня.
Он резко встаёт, делает пару шагов ко мне. Я не двигаюсь. Дышу глубже, чтобы не показывать, как меня трясёт.
— Думаешь, ты что-то изменил? — его голос тихий, опасный. — Думаешь, я не подстраховался?
Он вытаскивает из внутреннего кармана пиджака новый конверт и швыряет его мне под ноги. Я узнаю эти фото. Чёрт. Это уже другие снимки. Они куда откровеннее. Куда хуже.
— Ты ведь понимаешь, да? — Белый наклоняется ближе, его взгляд прожигает меня насквозь. — Эти фотографии теперь будут у прокурора. Ты хотел её спасти, а сделал только хуже.
Я чувствую, как что-то разрывается внутри. Как будто нож медленно проворачивают в животе.
— Она заплатит за твой выбор, птенчик. — Белый снова улыбается. — Но не сегодня. Сегодня у меня для тебя другой план.
Он выпрямляется, поправляет манжеты пиджака, разминает шею.
— Я не убью тебя, Илюша, — говорит он спокойно. — Ты мне ещёепригодишься. У меня на тебя ещё есть планы. Но вот проучить пиздюка я обязан.
Белый поворачивается к своим людям и коротко кивает, а потом сам выходит из комнаты.
Я успеваю только вдохнуть перед первым ударом. Потом второй. Третий. Четвёртый.
Звёзды перед глазами. Вкус крови. Боль.
Бесконечный океан ёбаной боли.
Она вспыхивает, оседает в костях, становится единственной реальностью. Ребро хрустит, кровь заполняет рот. Мир стягивается до ударов, вспышек боли и мгновений тьмы между ними.
Потом наступает темнота. Без мыслей. Без боли. Без всего.
45
Я открываю глаза и щурюсь от яркого солнечного света в окно. Несколько секунд не понимаю, где я. Все вокруг слишком светлое и стерильное. Лёгкий запах антисептика и чего-то душно сладкого в воздухе. Я моргаю, пытаясь вспомнить... и сразу накатывает. Все. До мельчайших деталей.
Грудь сдавливает, я резко сажусь на кровати, но тело будто ватное. Голова кружится. На запястьях — красные следы от ремней.
Я в клинике.
Слёзы подступают к горлу, но я не позволяю себе заплакать. Вижу на прикроватной тумбе пластиковый стаканчик с водой и маленькую белую таблетку. Рядом аккуратно сложена пижама. Всё продумано, всё выверено. Здесь я не человек. Здесь я — пациент.
В дверь заглядывает медсестра и натянуто, неискренне улыбается.
— Доброе утро, Лилия Андреевна. Как самочувствие?
Я не отвечаю. Она, кажется, и не ждёт ответа. Заходит, мягко берёт меня под локоть и помогает встать. Будто сама я не в состоянии.
— Сейчас в душ, потом завтрак и встреча с доктором. Вы уже совсем скоро привыкнете.