— Мне приснилось, что холод — горячий, Что и лед в этом сне — из огня.
На двоих с нею сон… Это значит,
Зимний мрак больше не для меня.
Мрак исчез, я лишь только заметил, Как рычит тень зверей: «Нас не тронь!»
Лед и пламя за это в ответе… Та, что ждал — холодна,
Как огонь.
Холодна, как огонь в клетке снежной… Льдинка тёплая, таять пора.
Пламя есть в тебе, чистая, нежная… Будь со мной, милый лёд,
До утра.
Если сон наш она не забудет, Как мороз забывает весна,
Я пойму, кем она теперь будет… Позову вещим словом —
….
Напев его потрясающе певучего бархатного голоса, как всегда, погружает меня в состояние сказочного гипноза, когда хочется только слушать и блаженствовать.
Да я и блаженствую, расслабившись, словно большая домашняя кошка. Разве можно было когда либо даже просто мечтать о подобном?! Я… слушаю песню своего обожаемого певца…
…лежа на его груди! В его объятиях..! Боже…
И в одних с ним штанах на двоих.
М-да. Такое вот странное исполнение мечты для недофанатки вроде меня.
То, что Морозов уснул, я осознаю только когда строчки последнего куплета становятся к концу совсем невнятными. Уснул. Так и не допев свое вещее слово.
Несколько минут я просто лежу и слушаю его глубокое дыхание.
Чувствую, как его ноги рядом с моими становятся теплее. Да и озноб у него уже не такой сильный, и это очень хороший знак. Такими темпами скоро должен пойти совсем на убыль. Хорошо бы, конечно, горячего чая ему, но у нас тут ничего такого нет. Надо потом поискать.
С этими мыслями я уютно прижимаюсь щекой к потеплевшей коже Морозова и уплываю в сладкую дрёму…
А просыпаюсь от его поцелуев. И от ощущения жёстко растущего давления между ног.
— Матвей! Что ты делаешь? — вскрикиваю я, толком ещё не проснувшись, и пытаюсь отстраниться. Но куртка меня никуда не пускает.
Он ничего не отвечает. И такое ощущение, что вообще меня не слышит. Целует и целует всё, до чего может дотянуться — волосы, шею, лицо… и наконец добирается до губ.
— Матве… м-м… — я беспомощно умолкаю, когда новый поцелуй затыкает мне рот. Такой умелый, головокружительный, горячий…
Слишком горячий.
Наверное, градусов под сорок.
Глава 32. Просто люби меня
У Морозова точно температура!
Он ведёт себя, как будто пьян или в бреду. И сейчас однозначно не соображает, что делает…
Просто подчиняется своим мужским инстинктам, которые среагировали на близость полуобнаженного женского тела рядом, когда он вынырнул из лихорадочного забытья. Видимо, слишком жарко стало.
— Матвей, перестань! Матвей… — бормочу я, задыхаясь и слабея от его напора в непроглядной темноте.
Все свечи уже догорели, а о зарядке фонарика остались лишь одни воспоминания.
Морозов снова ловит мои губы обжигающим поцелуем. Терзает их в бесстыдно голодном ритме, не давая опомниться, пока меня не накрывает бессильное, безотчетно сладкое отчаяние.
И что теперь с ним вот таким теперь делать?
Ладно бы просто обнимал и целовал… так ведь мы только в нижнем белье! И вообще… довольно сложно игнорировать его ошеломляюще выросшую плоть и жёсткие толчки сквозь двойную, но всё-таки очень тонкую преграду ткани.
От шока я не сопротивляюсь, когда Морозов сжимает горячими пальцами мой подбородок, чтобы ворваться в рот, углубляя поцелуй. И даже безвольно переворачиваюсь вместе с ним, когда он рывком меняет свое нижнее положение на верхнее.
Все мысли, всё мое внимание сосредоточено на том, что трётся и упруго давит там, внизу, идеально вписавшись в ложбинку между моих бедер. И оно слегка пульсирует! Щекотно и приятно до невозможности…
Я даже отодвинуться не могу в этих тесных штанах-ловушке. А самое главное — никак не могу принять решение, что делать. Ну не драться же с ним?
Тем временем Морозова явно раздражают собственные трусы-боксеры. Он прерывает свои сумасшедший жадный поцелуй, тяжело дыша мне в шею, и какое-то время шарит рукой в попытке нащупать просвет между нашими телами. Но у него, естественно, ничего не выходит.
— Матвей… — выдавливаю я задыхающимся тонким голосом. — Ты хоть понимаешь, что делаешь?..
— М-м..? — его низкая хрипотца отдаётся приятной вибрацией где-то в моих ключицах и словно целует сердце своими звуками. — Я так хочу тебя… и ты меня тоже хочешь… Даже плевать, почему мы спим с тобой в спальном мешке вместо кровати… и как нас занесло в поход, когда я только был в сауне… говоришь, в соке что-то было?.. Давай поговорим об этом позже, хорошо?.. — шепчет он и раздражённо дёргает крепкий шов горнолыжных брюк: — Да где эта эта ч-чёртова молния, ну?!
Я потрясенно качаю головой, пытаясь разглядеть лицо нависающего надо мной Морозова.
— Нет, Матвей, это не то, что ты думаешь! Давай лучше встанем и выберемся из этой штуки…
Он застывает на долю секунды, а затем, даже не дослушав, перебивает:
— Нет, Ника! Только не сейчас… — его речь больше похожа на один низкий, мучительный стон, который задевает в моей душе какие-то болезненно-чувствительные струны. — Останься со мной! Я для тебя всё сделаю… обещаю… — и он вдруг взахлёб принимается перечислять мне на ухо глубоким соблазнитеььным шёпотом странные вещи: — Назначу тебя официальным символом моей группы, как ты и хотела… потом ты получишь свой офис в клубе и пассивный гонорар от любой рекламной компании и каждого нашего концерта… станешь известной… Ника… Останься со мной, зачем тебе уезжать в Италию..? Перестань дразнить и мучить, милая… ну же… настоящая муза должна вдохновлять любовью, а не циничной драмой…
Я слушаю этот страстный бред, и с каждым его словом мои глаза становятся всё больше и больше… пока до меня не доходит одна простая вещь.
Морозов сейчас говорит не со мной, а скорее со своей первой любовью.
С Павлиной…
В тот период, когда они встречались.
По какой-то ужасной насмешке судьбы наши образы попросту смешались в его помутненном от лихорадки сознании и заставили приписать мне несвойственные желания.
И это приводит меня в полное отчаяние.
Я уже почти собираюсь с негодованием оттолкнуть его, но Морозов вдруг отчётливо произносит:
— Не делай этого с нами… — и с какой-то безнадёжной нотой, словно уже смирился с поражением, добавляет совсем тихо: — Ты так нужна мне.
Эта фраза парализует меня. Просто наповал. Как будто не Павлина, а именно я действительно когда-то причинила ему огромную боль и заставила страдать.
Что за безумие такое заразное?
Понятия не имею, почему… оно словно нажимает на моем сопротивлении кнопку «стоп». Переворачивает все чувства и мысли вверх тормашками, заставляя взглянуть на нашу ненормальную ситуацию совсем с другой стороны.
Морозов спас меня в той расщелине после снежной лавины. Оберегал, как мог, несмотря на то, что ему противопоказано нарушать режим постравматической реабилитации…
И пострадал из-за этого.
Я не прощу себе, если оттолкну его в таком расшатанном состоянии. Но не из жалости или какой-то там условной благодарности, а по другой причине.
Потому что он тоже нужен мне.
И потому что я его люблю.
Люблю, как единственного мужчину во всем мире. Как мужчину, с которым хотела бы… стать женщиной. И с которым мечтаю связать свою жизнь, несмотря на все его тайны и непонятные отношения с бывшей.
Увы, я не могу найти для него тут ни лекарств, ни каких-то комфортных условий. Но зато могу дать ему то, в чем он нуждается прямо сейчас.
Себя…
Все эти мысли пролетают в моей голове очень быстро, больше на уровне эмоций, чем логики. И всё же мысль проверить, что там у него всё-таки с температурой, успевает вынырнуть на поверхность буксующего разума и достучаться до него. Поэтому я без всяких предисловий притягиваю голову Морозова к себе и, за неимением градусника, попросту касаюсь его лба языком.