— Господи! — вырывается у меня беспомощный возглас.
Лыжи удаётся сбросить только со второй попытки, а в коленях поселяется неприятная дрожь панического ужаса. Резкий рывок за руку побуждает сорваться с места куда-то в сторону от трассы. Морозов тащит меня вперёд и выкрикивает на ходу:
— Слушай внимательно! Старайся держаться левее и если нас накроет, то греби и двигайся к поверхности изо всех сил… Нам надо успеть вон к тому выступу, это единственный шанс уберечься!
— Хоро…шо!.. — кричу я в ответ, задыхаясь на бегу и увязая в снегу по щиколотку.
Позади слышится нарастающий грохот. И от него на меня накатывает такой леденящий страх, какого я в жизни не испытывала. Где-то внизу звучат крики паники, но их быстро заглушает шум взбеленившейся снежной стихии.
Где-то на периферии сознания мелькает отчаянная недоумённая мысль: как так вышло, что на трассе горнолыжного курорта, которая должна быть защищена от лавины, случилось вдруг такое в первый же день открытия?! Но эта мысль резко исчезает под натиском других поверхностных мыслей, которые нашептывает инстинкт самосохранения.
Скорее, скорее, скорее! Беги, спасайся, уноси свои ноги… иначе тебе конец!
Спасительного выступа на краю горнолыжной трассы мы достигаем одновременно с лавиной. Чувствую, как Морозов совершает последний целеустремленный прыжок, волоча меня за собой на буксире… а затем снежная масса накрывает нас с головой.
И тогда я понимаю, что такое настоящий хаос.
Ледяное месиво крутит, вертит моё тело, словно в миксере. Нас с Морозовым сразу же растаскивает друг от друга в неизвестном направлении, и я захлёбываюсь его именем под натиском взбесившегося снега. Чувствую, как с каждой секундой сверху нарастает чудовищное давление, и понимаю — сейчас меня завалит.
Совет Морозова вспоминается как нельзя кстати.
Я работаю руками и ногами изо всех сил, барахтаюсь в этой снежной трясине, как бешеная. Но, увы, толку от своих усилий даже не ощущаю.
В какой-то момент дышать становится безумно тяжело, и возникает устрашающее впечатление собственной замурованности. Тем не менее движение не прекращается, а затем вдруг наступает дезориентирующая лёгкость. Вся тяжесть соскальзывает с тела вниз, а меня саму несёт куда-то вправо вместе с ливнем снежных хлопьев.
— А-а-а!.. — прорезается у меня задушенный инстинктивный вопль вместе с порывом ветра, упруго врезавшегося в лицо.
Падение прекращается внезапно. Горка сворачивает еще правее, и я со всего размаха проваливаюсь в нечто длинное, тёмное и узкое.
Сколько времени понадобилось, чтобы прийти в себя, я не знаю. Но когда способность соображать возвращается ко мне, вокруг царит абсолютная тишина. От неё звенит в ушах, а собственное дыхание кажется оглушительно громким.
Осторожно шевелю пальцами ног и рук, чтобы хоть немного определить положение в пространстве. Несмотря на массу снега вокруг, он достаточно рыхлый. Так что движение удается без особых усилий, и это радует. Кое-где ноют ушибы, но ничего серьёзного я не чувствую.
Уф… значит, обошлось!
Но находиться в этой темноте так страшно, что радость длится недолго. С силой прикусываю губу, стараясь вернуть самообладание.
— Спокойно, Вероника, спокойно… давай… соберись, — приговариваю вслух прерывистым и тонким от страха голосом. — Всë будет хорошо…
Но на деле успокоится не так-то легко. Я медленно поднимаю руки и пытаюсь ощупать окружающее пространство.
Это какая-то расщелина в скале — длинная и узкая в ширину… но потолок совсем не прощупывается. Вероятно, изначально это место было абсолютно сухим и пустым, потому что снега здесь не так уж много, судя по его рыхлости. Скорее всего он обрушился сюда вместе с моим падением, послужив своеобразной подушкой безопасности. Вот только как выбраться отсюда, непонятно. Неужели я попала в новую ловушку?
Кое-как принимаю сидячее положение. Встать на ноги что-то мешает — кажется, нижняя часть куртки крепко зацепилась за что-то. Дёргаю её, и так, и сяк. Потом снимаю перчатки и нашариваю заледеневшими пальцами дыру в ткани. Её пробил вертикальный осколок камня, который обрушился вместе с лавиной и пришпилил мою куртку к скале, словно бабочку.
При мысли о том, что это могла бы быть моя нога или рука — а то и более важная часть тела! — меня прошибает холодный пот. Вот уж не думала, собираясь на обычную лыжную прогулку, что этот день может стать последним в моей жизни.
Медленно и глубоко дышу, раз за разом возобновляя попытки освободиться. Нельзя поддаваться панике!
Выдернуть куртку из каменного плена так и не удаётся. Единственный вариант — это снять её, только какой в этом прок? Замерзну ведь сразу! Одна надежда на то, что меня ищут. Наверняка, где-то рядом должны быть спасатели…
В таком случае надо дать им знать, что я нахожусь здесь, в расщелине!
Задрав голову, смотрю внимательно наверх. Там светлеет какое-то пятнышко. Единственный шанс на то, что в снежном покрове есть прореха, сквозь которую наружу прорвется звук
— Помогите! — крик получается слишком тонким и слабым. Приходится набрать в грудь больше воздуха и заорать с новой силой: — Кто-нибудь!!! На помощь!
Кажется, что мои крики уходят словно в мягкую вату. Но я все равно продолжаю взывать к светлому пятнышку. А когда уже совсем отчаиваюсь, обострившегося слуха касается отзвук далёкого голоса.
— … ика! Ни-и-ика, ты здесь..?
Меня подбрасывает на месте, как от мощного разряда электрическим током. И тут же сопротивление пришпиленной к камню куртки швыряет тело в обратном направлении.
— Да!!! — ору изо всей мочи. — Это я!!! Я здесь!
Глава 27. Я с тобой
Этот сильный низкий голос с характерно певучими нотками невозможно не узнать. И его звучание на мгновение погружает меня в состояние, близкое к блаженству. Самая настоящая эйфория облегчения и надежды на благополучный исход всего этого горнолыжного безумия.
Господи, неужели там наверху Морозов? Он жив! Какое счастье…
Снова набираю воздуха в грудь и зову:
— Матвей, я здесь!.. Матве-е-ей!
— Ника! — голос звучит ещё ближе. — Покричи ещё что-нибудь немного, я тебя не вижу!
Его просьбу я выполняю с огромным энтузиазмом. Несу какую-то чушь, описывая свои злоключения в лавине, пока охрипшее горло не перехватывает холодным спазмом. И только тогда я умолкаю, беспомощно вслушиваясь в звуки над головой.
Целую вечность ничего не происходит. А потом сверху летит тихий шорох осыпающегося снега, и светлое пятно перекрывает тень склонившейся человеческой фигуры. Вспыхивает яркий луч ручного фонарика, мгновенно ослепляя меня.
— Ника! — с облегчением проговаривает голос Морозова и напряжённо спрашивает: — Ты как? Болит что-нибудь..?
— Вроде ничего серьезного, одни лёгкие ушибы… — на всякий случай я активно шевелю руками и ногами, ещё раз проверяя внутренние ощущения на предмет повреждений, и тут же жалуюсь: — Но у меня куртка зацепилась намертво тут, Матвей! Я застряла..!
— Тише, тише, без паники, — успокаивающе прерывает меня он. — Сейчас разберёмся. Опиши подробно всё, что тебя окружает, и в чем застряла куртка.
Чёткие требования действуют на меня гораздо эффективнее сочувствия. Они помогают обуздать эмоции и сосредоточиться на решении проблемы. Вот только Морозову мой торопливый отчет о происходящем явно не облегчает задачу.
— Если ты не можешь расшатать камень и вытащить куртку, попробуй её разорвать.
— Я пробовала! Не получается… да и руки у меня не особо сильные, — уныло признаюсь ему.
Несколько долгих секунд он размышляет о чем-то, вертя головой и рассматривая мою расщелину-ловушку сверху. А затем вдруг заявляет на удивление бодрым тоном:
— Тогда мне придётся спуститься вниз самому.
— Как? У тебя же нет верёвки! К тому же… разве не лучше тебе одному вернуться и привести помощь? Или дождёмся спасателей прямо так…
— Я всё равно не смогу подняться обратно на трассу самостоятельно, — «утешает» меня Морозов с поразительным самообладанием, после чего добивает безжалостным приговором: — Да и спасатели не факт, что найдут нас в ближайшие двадцать четыре часа. Потому что основная часть лавины обрушилась в ущелье гораздо ниже. И спасательную группу направят сначала туда.