Проделав путь от остановки до ресторана, местом для наблюдения выбрал чердак соседнего дома. Слуховые оконца там узкие, но при должном умении разместить в них камеру, направив ее под нужным углом, я сумею. Тем более закатное солнце будет у меня за спиной, затрудняя возможное обнаружение.
Проходя мимо продуктового магазина, не удержался и купил пару бутылок кефира, нарезной батон, и коляску ливерной колбасы. И перекушу пока ждать буду, и для дела полезно. Сумка, из которой торчат всеми узнаваемые синенькие крышечки, не так подозрительна как та, из которой не торчат. И вроде бы мелочь, подумаешь, сумка, а если вдруг спросят потом очевидцев, кого они у подъезда видели, те скажут — «мужика какого-то с кефиром». Особенность человеческого мозга такая, запоминать яркие, или непривычные детали. Кефир таскают в авоськах, а у меня в сумке спортивной, что есть непривычно. А вот если не будет батона с кефиром, могут и одежку мою припомнить, или вообще портретик набросают.
Поднявшись по лестнице на последний, пятый этаж, и оттуда уже на чердак, я осмотрелся, и с помощью нехитрых расчетов, выбрал самое удобное окошко.
Обзор хороший, видно неплохо, а в объектив фотоаппарата будет ещё лучше. «Пристреляться» заранее, и можно щёлкать, главное до темна успеть.
Повесил сумку на торчащий из досок гвоздь, притащил пару бутылочных ящиков — что они тут делали непонятно, поставил их друг на друга, и сам взгромоздился сверху.
До часа икс ещё двадцать минут, как раз проверю технику и перекушу.
Не скажу что шибко сложно, но учитывая что последний раз я брал фотоаппарат в руки лет двадцать назад, пришлось поднапрячься. Выдержка и диафрагма основные параметры съемки, и если каких-то нюансов я не знаю, то смысл понимаю прекрасно. Выдержка — время открытия «шторки», чем оно больше, тем больше воздействие света на плёнку. С диафрагмой же наоборот. Больше число, меньше окошечко в объективе. Пленка универсальная, шестьдесят пять дин, поэтому диафрагму на минимум — максимально открытую, а выдержку половину секунды. Можно больше, но тогда смазано будет, потому что снимать с рук, без штатива, телевиком и с большой выдержкой, крайне проблематично. Тем более лица.
Зарядил пленку, поменял объектив, и вооружившись батоном, приготовился действовать.
Ждал недолго, первая машина подъехала немногим раньше объявленного времени, и высадив двух пассажиров, укатила. А у меня же появились первые проблемы. Пока ждал и рассматривал через видоискатель статичные объекты, все казалось нормальным, но «прицелиться» по неровно шагающим людям, да ещё чётко поймать лицо, оказалось практически невозможно. Щёлкнул, конечно, деваться-то некуда, но вот за результат уверенности не было. Как минимум выдержка в половину секунды это слишком много, тут даже со штативом не снять. Человек за это время проходит не меньше метра, поэтому, хоть и в ущерб правилам, настройки пришлось скорректировать.
Но дальше снимал уже уверенней, и до темноты успел отщелкать почти две пленки. Остаётся докупить всё необходимое для проявки, и тогда уже будет понятно, результативно я отработал, или всё-таки нет.
Ждать окончания «турнира» не стал, пошел на трамвай, и через сорок минут был уже дома.
— Что-то ты сегодня раненько, не случилось чего? — встречая меня у порога, ехидно поинтересовалась мама.
— Нет мам, не случилось.
— Хорошо, кушать будешь?
После двух бутылок кефира и батона с колбасой, есть мне не хотелось, но из кухни так вкусно пахло, что я не смог отказаться.
— Конечно, голодный как волк! — улыбнулся я маме.
— Ты новости читал? — вышел из зала отец.
— Нет, а что-то случилось?
— Говорил же тебе, он словно в каком-то придуманном мире живёт, совсем по сторонам не смотрит! — обращаясь к маме, возмутился он.
— Закон о частной собственности на обсуждение выдвинули! Теперь уж точно конец совку! — с какой-то непонятной гордостью сообщила мама.
— А… Вы про это… Слыхал, как не слыхать-то? Теперь потащат всё что семьдесят лет собирали…
Говорить на политические темы с родителями я не хотел и обычно сдерживался, но сейчас смотрел на них, и почему-то злился. Нет, не на родителей, да и вообще ни на кого конкретно. Просто так злился, без повода.
— Да кто потащит-то? — возмутился отец.
— Ты, Дмитрий, в последнее время о людях почему-то совсем плохо думаешь. Никакого воровства не будет, всё разделят по-честному! — подержала отца мама.
— Свадьбу в малиновке смотрели?
— Ну и что?
— Как там делили? Это мне, это не тебе, это опять мине! Так и будет, помяните мое слово!
— Ты власть-то, с народом не путай, власть это одно, а простые люди другое! — опять возразила мама.
— Ага другое. Тут и сейчас-то не айс, а через полгода эти твои другие, потащат всё что не приколочено, а что утащить не смогут, сломают или сожгут!
— Да ты чего такое говоришь, Дмитрий? — округлив глаза, удивлённо смотрела на меня мама.
— Ничего я не говорю. Есть хочу, положи мне пожалуйста, я к себе пойду…
На том разговор был закончен, и прихватив тарелку жареной картошки с домашним кетчупом, я заперся в своей комнате.
Конечно зря психанул, но теперь-то чего уж. Накипело. Не знал бы как оно дальше будет, тоже верил бы, как все. А так… И вроде понимаю что надо спокойно ко всему относиться, всё равно ничего не изменишь, как ни старайся, вот только не получается у меня спокойно смотреть, как родных мне людей оболванивают. Злюсь я.
Основательно перекусив, завалился спать. Думал сразу усну, с набитым-то пузом, но провалялся без сна чуть не до двух ночи. Мысли всякие в голову лезли, в основном бред, но были и дельные. Вот например про то как команду набрать, из кого, то есть, идея пришла. Удивительно, как раньше не догадался, если есть максимально проверенные кандидатуры? Те самые парни с которыми я прошел через горнило войны, с самого четырнадцатого, по двадцать четвертый. И ведь помнил я всех, и живых и мертвых, имена, кто откуда родом, детали какие-то. Всё это было навечно записано у меня в голове. Разумеется не здесь, а в той, другой жизни, но для цели которую я поставил, это не имело никакого значения. Главное что знал я их лучше, чем сами они себя. Война, она ведь не оставляет места наносному, стирает всё разом, моргнуть не успеешь. Дерьмо завоняет, алмаз