— Бедный Прошка, — тоненько взвизгивает какая-то дородная мамашка, мимо которой я только что пронеслась, — то ж ведьма за ним бежит, не иначе как теперь пустит его на свой вонючий декокт, пакостный.
Нет, все-таки прав был господин Эрнст — на этом рынке свой ведьминский статус мне скрывать не удалось бы. Ну… Не очень-то и хотелось. Интересно, а я вправду так могу? А рецепта декокта, в котором требуются уши вороватого паршивца, нету, случаем? Вот догоню, оторву и вернусь, чтобы уточнить.
— Так ему и надо, — вклинивается недовольный голос, манерно вытягивающий гласные звуки, — другим воровайкам не повадно будет воровать! Давно их на место поставить надо было. А стража все церемонится.
— Жалко сиротиночку-у-у! — плаксиво всхлипывает жалельщица, и это в общем-то все, что я слышу напоследок. Я вылетаю за пределы рыночной площади, на широкую улицу, которая, увы, тоже полна народу. Господи, как быстро этот наглец бегает. И, судя по всему, он услышал вой за своей спиной и сделал правильные выводы. По крайней мере он сначала нырнул промеж четырех столпившихся у шляпного магазина ведьм, потом сиганул куда-то в кусты, и…
Я бы, наверное, его потеряла.
Вот только спер он не просто мою сумку, он спер мою сумку с лежащим в ней фамилиаром. А фамилиар — это не просто красивое слово, так утверждал магический справочник по разведению карликовых драконов. Между фамилиаром — магическим питомцем, — и его владельцем всегда была протянута магическая ниточка связи. И вот сейчас, лишившись Вафли, я как раз и ощутила эту ниточку, тугую, бьющуюся в унисон сердечку моей напуганной дракошки, и летела я не вслед малолетнему клептоману. Я летела по этой самой нитке. Именно страх моей дракошки и придавал мне сил. Именно он заставил меня сгрести подол в охапку и не сбавляя скорости пролететь всю полосу зеленого кустарника.
И когда на моем пути выросла каменная стена забора, невысокая, декоративная, где-то по пояс, я с налету через неё перемахнула, даже не сообразив, что никогда раньше таких высот без тренировок не брала.
Все.
Догнала.
Поймала.
Паршивец оказался здесь, в саду. Во всем своем вихрастом, немытом и побитом великолепии. Он не ожидал, что я окажусь здесь, и при виде меня шарахнулся назад, чуть не упал в роскошную клумбу пионов залатанным задом своих истасканных штанов.
Я спасла пионы. Я сгребла мальчишку за грязное ухо двумя пальцами и дернула к солнцу, желая ему расти большим и умным. От души!
Вот только он тут был не один.
Красивая девочка, в белом платьице, похожем на взбитый торт из-за количества рюшей и оборок, смотрела на меня огромными синими глазами. Гладкие черные волосы были завиты тугими локонами. Не были бы черными, спутала бы эту куколку с Мальвиной.
Я опустила глаза на ручки девочки, и мои симпатии к ней резко сбавили размах.
Моя сумка. С моей дракошкой! В руках у этой… Мелкой сообщницы!
Вот ведь бандиты, уже в банде работают!
Обожаю детей. В супе! Они там нежные, мелко порубленные и не пакостят! В иных формах обычно все-таки нет!
— Живо! Дай! Сюда! — не без удовольствия выкручивая взвывшему от боли Прошке прихваченное ранее ухо, потребовала я, глядя девчонке в глаза.
Она же только угрожающе на меня… Зашипела! Как кошка! Обнажив тоненькие маленькие клычки. Вампирша! Маленькая вампирша!
В каком-то фильме я видела тему, что такие маленькие вампиры могут быть только в одном случае — если упырь обратит в вампира ребенка. Тогда он перестает взрослеть и остается ребенком навечно. И обычно такие вот хрупкие вампиры-дети оказывались самыми сильными занозами в пятой точке.
Даже это короткое воспоминание ничего не изменило в моем настрое. Тем более, отступая, маленькая скупщица краденого крепче сжала сумку, и Вафля в ней заверещала — ей больно прищемили крылышко.
— Я досчитаю до трех, детка, — убийственно протянула я, шагая вперед и волоча за собой брыкающегося малолетнего грабителя, — и либо ты возвращаешь мне моего дракона, либо я отрываю тебе твою вампирскую головку и не посмотрю, что она у тебя такая красивая. Понятно или повторить?
— Повтори для меня, ведьма, — холодно кашлянули за моим плечом, примерно в трех шагах. Я чуть не взвыла, опознав — кому же именно принадлежит этот голос.
Великий Хэнк Морган[1], Святой Первый Попаданец, ты мог мне послать кого-то другого, а не этого без меры наглого упыря? Он же совершенно не поддается дрессировке. Или что это, законы жанра?
15. Глава о дерзких ведьмах, которым, увы, закон запрещает отрывать голову
Как только сработали опознающие чары, отправившие Джулиану слепок ауры нарушителя границы его дома — он буквально заставлял себя не лететь навстречу судьбе. Да, ему очень хотелось крови, и большего подарка ему ведьма подарить не могла, но убивая её, Джулиан не хотел выглядеть излишне торопливым. Месть не терпит спешки. Тем более — кровная.
Нет, это просто праздник какой-то! Сегодня ведьма выглядела еще восхитительнее, чем в первый свой визит к Джулиану. Он даже на несколько минут отстранился от магического зрения, чтобы не оценивать опасность своей противницы, а просто чтобы полюбоваться. В первый раз она была в каких-то странных иномирных шмотках, больше смахивавших на наряд шута, сейчас же…
Платье было служаночье, простое, хотя по фигурке ведьмочке пришлось как раз. Подчеркнуло все, что можно было подчеркнуть. Хотя… Нет, не все. Длинный подол скрывал ноги. Те самые, от ушей, что ведьмочка успела продемонстрировать Джулиану вчера в ресторане.
Интересно, как она в этом платье перемахнула через забор? Хотелось бы посмотреть, но Джулиан явление ведьмы не застал. Жаль. Было любопытно посмотреть. Не просить же маленькую дрянь продемонстрировать это и сигануть обратно. Марьяна ди Бухе не должна покинуть границы его дома, раз уж она столь вызывающе их нарушила.
Марьяна повернулась к Джулиану лицом — растрепанная, раскрасневшаяся после бега и злая, как гарпия. Да ещё и с магическим блокиратором на запястье. Заклятый враг мог оказаться слаще для глаз только в одном случае — если бы Джулиан встретил погребальную процессию последней ведьмы ди Бухе и насладился бы видом этой новой своей мигрени, мирно лежащей в гробу.
— Повторить для вас, господин упырь? — Ведьма презрительно скривила губы. — Помимо ушибленности на всю свою красивую башку, вы еще и намертво глухой?
В первый раз Джулиан слышал незавуалированный комплимент в свой адрес, произнесенный с